Поэзия Серебряного века (Сборник)

Пастернак Борис Леонидович

* * *

Цветы для наглых, вино для сильных, Рабы послушны тому, кто смел. На свете много даров обильных Тому, кто сердцем окаменел. Что людям мило, что людям любо, В чем вдохновенье и в чем полет, Все блага жизни тому, кто грубо И беспощадно вперед идет. О правде мира что б ни сказали, Всё это – сказки, всё это – ложь. Мечтатель бледный, умри в подвале, Где стены плесень покрыла сплошь. Подвальный воздух для чахлой груди, И обещанье загробных крыл. И вы хотите, о люди, люди, Чтоб жизнь земную я полюбил. 9 июля 1914

* * *

Безумное светило бытия Измучило,

измаяло. Растаяла Снегурочка моя, Растаяла, растаяла. Властительно она меня вела Тропою заповедною. Бесследною дорогою ушла, Бесследною, бесследною. Я за Снегурочкой хочу идти, Да ноги крепко связаны. Заказаны отрадные пути, Заказаны, заказаны. Я жизни не хочу, – уйди, уйди Ты, бабища проклятая. Крылатая, меня освободи, Крылатая, крылатая. У запертых, закованных ворот Душа томится пленная. Блаженная в Эдем [26] меня зовет, Блаженная, блаженная. Снегурочка, любимая моя, Подруга, Богом данная, Желанная в просторах бытия, Желанная, желанная. 5 марта 1922

26

Эдем—по библейской легенде, земной рай: местопребывание человека до грехопадения.

Дмитрий Мережковский

(1865–1941)

Дмитрий Сергеевич Мережковский был одним из зачинателей русского символизма. Вышедший в 1892 году в Петербурге его поэтический сборник “Символы” дал имя нарождающемуся направлению русской поэзии. Но развивая основные для символистов мотивы безысходного одиночества человека в мире, роковой раздвоенности личности и проповедуя красоту, “спасающую мир”, Мережковский не сумел преодолеть в стихах рассудочности и декларативности.

Вместе со своей женой, поэтессой З. Гиппиус, Мережковский был инициатором и активным участником религиозно-философских собраний, основателем журнала “Новый путь”. Позднее выступал преимущественно как прозаик, публицист и критик. Отойдя от художественной прозы, Мережковский писал историко-религиозные эссе. Революции он не принял, с 1920 года жил в эмиграции.

Поэту наших дней

Молчи, поэт, молчи: толпе не до тебя. До скорбных дум твоих кому какое дело? Твердить былой напев ты можешь про себя, — Его нам слушать надоело… Не каждый ли твой стих сокровища души За славу мнимую безумно расточает, — Так за глоток вина последние гроши Порою пьяница бросает. Ты опоздал, поэт: нет в мире уголка, В груди такого нет блаженства и печали, Чтоб тысячи певцов об них во все века, Во всех краях не повторяли. Ты опоздал, поэт: твой мир опустошен, — Ни колоса – в полях, на дереве – ни ветки; От сказочных пиров счастливейших времен Тебе остались лишь объедки… Попробуй слить всю мощь страданий и любви В один безумный вопль; в негодованье гордом На лире и в душе все струны оборви Одним рыдающим аккордом, — Ничто не шевельнет потухшие сердца, В священном ужасе толпа не содрогнется, И на последний крик последнего певца Никто, никто не отзовется! 1884

* * *

Дома и призраки людей — Все в дымку ровную сливалось, И даже пламя фонарей В тумане мертвом задыхалось. И мимо каменных громад Куда-то люди торопливо, Как тени бледные, скользят, И сам иду я молчаливо Куда – не знаю, как во сне, Иду, иду, и мнится мне, Что вот сейчас я, утомленный, Умру, как пламя фонарей, Как бледный призрак, порожденный Туманом северных ночей. 1889

Парки [27]

Будь что будет – все равно. Парки дряхлые, прядите Жизни спутанные нити, Ты шуми, веретено. Все наскучило давно Трем богиням, вещим пряхам: Было прахом, будет прахом, — Ты шуми, веретено. Нити вечные судьбы Тянут Парки из кудели, Без начала и без цели. Не склоняют их мольбы, Не

пленяет красота: Головой они качают, Правду горькую вещают Их поблекшие уста. Мы же лгать обречены: Роковым узлом от века В слабом сердце человека Правда с ложью сплетены. Лишь уста открою, – лгу, Я рассечь узлов не смею, А распутать не умею, Покориться не могу. Лгу, чтоб верить, чтобы жить, И во лжи моей тоскую. Пусть же петлю роковую, Жизни спутанную нить, Цепи рабства и любви, Все, пред чем я полон страхом, Рассекут единым взмахом, Парка, ножницы твои! (1892)

27

Парки —в античной мифологии богини судьбы, которые прядут и перерезают нить человеческой жизни.

Дети ночи

Устремляя наши очи На бледнеющий восток, Дети скорби, дети ночи, Ждем, придет ли наш пророк. Мы неведомое чуем, И, с надеждою в сердцах, Умирая, мы тоскуем О несозданных мирах. Дерзновенны наши речи, Но на смерть осуждены Слишком ранние предтечи Слишком медленной весны. Погребенных воскресенье И, среди глубокой тьмы, Петуха ночное пенье, Холод утра – это мы. Наши гимны – наши стоны: Мы для новой красоты Нарушаем все законы, Преступаем все черты. Мы – соблазн неутоленных, Мы – посмешище людей, Искра в пепле оскорбленных И потухших алтарей. Мы – над бездною ступени, Дети мрака, солнца ждем, Свет увидим и, как тени, Мы в лучах его умрем. 1894

Двойная бездна

Не плачь о неземной отчизне, И помни, – более того, Что есть в твоей мгновенной жизни, Не будет в смерти ничего. И жизнь, как смерть, необычайна… Есть в мире здешнем – мир иной. Есть ужас тот же, та же тайна — И в свете дня, как в тьме ночной. И смерть и жизнь – родные бездны: Они подобны и равны, Друг другу чужды и любезны, Одна в другой отражены. Одна другую углубляет, Как зеркало, а человек Их съединяет, разделяет Своею волею навек. И зло, и благо, – тайна гроба И тайна жизни – два пути — Ведут к единой цели оба. И все равно, куда идти. Будь мудр, – иного нет исхода. Кто цепь последнюю расторг, Тот знает, что в цепях свобода И что в мучении – восторг. Ты сам – свой Бог, ты сам свой ближний, О, будь же собственным Творцом, Будь бездной верхней, бездной нижней, Своим началом и концом. Между 1895 и 1899

Чужбина-родина

Нам и родина – чужбина, Всюду путь и всюду цель. Нам безвестная долина — Как родная колыбель. Шепчут горы, лаской полны: “Спи спокойно, кончен путь!” Шепчут медленные волны: “Отдохни и позабудь!” Рад забыть, да не забуду Рад уснуть, да не усну. Не любя, любить я буду И, прокляв, не прокляну: Эти бледные березы, И дождя ночные слезы, И унылые поля… О, проклятая, святая, О, чужая и родная Мать и мачеха земля! 1907

Да не будет

Надежды нет и нет боязни. Наполнен кубок через край. Твое прощенье – хуже казни, Судьба. Казни меня, прощай. Всему я рад, всему покорен. В ночи последний замер плач. Мой путь, как ход подземный, черен — И там, где выход, ждет палач. <1909>

Вячеслав Иванов

(1866–1949)