Поэзия зла
Шрифт:
Лэнг взвешивает вопрос и отвечает:
– Двенадцать лет.
Вполне себе долго.
– А развелись почему?
Напарник смотрит хмуро, и я хмурюсь в ответ.
– Спроси у нее. – Секунду-другую помолчав, он оборачивается ко мне: – Он изменился. Все время пропадал по работе, а когда бывал дома, то сидел бирюком, и вообще с ним трудно было уживаться.
Бирюк, трудно уживаться… По крайней мере, это не соответствует холодному, спокойному расчету, которого я ожидала бы от Поэта. И не любит поэзию… Во всяком случае, так считает его бывшая жена. Приняв это как данность (другого-то выбора
Глава 25
Прибываем в кампус, когда Ньюман все еще ведет занятие.
За двадцать минут до окончания мы с Лэнгом входим в просторную аудиторию – с верхнего уровня, где освещение тусклое, а студенты сидят далеко внизу. Удобно устраиваемся в полумраке, где вместе продолжаем подпирать стену. Командная работа. Иногда у нас это получается.
Ньюман ожидаемо высокий и подтянутый (по данным Чака, ему сорок два года), с заметной слабостью к галстукам-бабочкам. Сейчас он стоит по центру подиума, рассуждая о брызгах крови.
– Вот скажем, вы задумали перехитрить правоохранителей, – ставит он вопрос перед своей аудиторией. – Могли бы вы повлиять на брызги крови на месте преступления так, чтобы сбить со следа криминалистов?
Ответ, я полагаю, положительный: в самом деле, существуют способы, которыми матерый убийца может преднамеренно воздействовать на брызги крови. Но есть и более чистые способы избежать обнаружения. Например, цианид.
Студенты начинают делиться соображениями, а Лэнг подается ко мне и шепчет:
– А почему, например, не использовать тот же цианид?
От такой солидарности у меня непроизвольно кривятся губы.
– Пургу гонит – ну просто жесть, – добавляет Лэнг.
У него живописная манера изъясняться, но он в очередной раз доказал, что мы с ним единомышленники с первого взгляда. В Ньюмане есть что-то странное, слишком отутюжено-пригнанное, словно он целиком упакован в глухой костюм.
Я оглядываю десятки студентов, рассеянных по рядам сидений, – зрелище, напоминающее театр в книжном магазине Саммера. Студенты, вполне способные в будущем стать сотрудниками правоохранительных органов. А их обучает человек, который вполне может быть убийцей; хотя, с другой стороны, у убийцы есть чему поучиться. Есть причина, по которой я в свое время довольно подробно изучала их, и даже с ними общалась. На убийцу, которого не понимаешь, очень сложно охотиться и невозможно поймать.
А еще я усвоила, что нельзя полностью знать или безоговорочно доверять кому-либо. Ни супругу. Ни лучшему другу. Ни своему отцу. У каждого есть свои секреты: тайные фетиши, тайные любовники, тайные демоны. Мошенники, лжецы и убийцы ведут двойную жизнь. Я слишком много знаю, чтобы кому-то полностью доверять.
И сейчас, слушая в этой аудитории лекцию Ньюмана, я решаю, что он тоже знает чрезвычайно много. Во всяком случае, весьма немало для нашего блага. Конечно, он должен досконально разбираться в том, как оставлять место убийства безупречно чистым и без следов ДНК. Но является ли он тем знакомым мне злом, что исходит от
Глава 26
Занятие заканчивается, и студенты бросаются к дверям аудитории с такой скоростью, будто рядом сработала пожарная сигнализация. Толпа разбухает тучей, а когда редеет, в действие вступаем мы с Лэнгом – бок о бок спускаемся по лестнице, не глядя ни на кого, кроме мишени нашего интереса: Ньюмана Смита. Кто-то может подумать, что в предвкушении встречи со своим потенциальным преследователем я буду нервничать.
Ничего подобного.
Колебаний во мне нет. Нет и страха перед человеком, который, вероятно, мог меня преследовать. И тому есть веская причина. Мне просто легче смотреть в глаза убийцы, чем позволять ему следить за мной из тени. В тот момент, когда срываешь со своего противника маску, ты начинаешь понимать его – и побеждать.
Ньюман стоит у своей кафедры, перебирая бумаги, и, по-видимому, не обращает на наше приближение внимания, но я знаю, что это не так. Есть неприметные знаки, которые выдают его осведомленность. Застывшая, неподвижная спина. Не вполне естественный автоматизм движений. Еще один красноречивый признак – это то, что эту свою позу он сохраняет на протяжении всей нашей довольно продолжительной прогулки вниз и к нему. Все это говорит о том, что он защищает себя от наших испытующих взглядов, препятствуя возможности подробно изучить его черты и внутреннее смятение.
Мы как раз подходим к подиуму, когда он перекидывает через плечо ремень сумки и поворачивается в направлении выхода, вроде как собираясь уходить.
– Ньюман Смит? – окликаю я, вынуждая его остановиться.
Он приостанавливается вполоборота, словно отказываясь разворачиваться, но с видимой неохотой одолевает свое упрямство. Наконец опять выпрямляется за деревянной тумбой своей кафедры. Сейчас мы с Лэнгом находимся напротив, но именно на меня направлены острые зеленые глаза Ньюмана; они как будто наносят удар. В эти мгновения я ожидаю напора того самого зла. Это знакомое чувство я в себе даже приветствую, хотя проникнуться им нелегко. В нем есть что-то противоестественное, сродни примитивному мазохизму. У нормальных людей так быть не должно.
– Кто вы и что вам угодно? – глухим неприязненным тоном спрашивает он.
Если он меня и знает, узнавания в его глазах нет. Впрочем, это вполне может быть подготовленной, даже отрепетированной, реакцией.
Я показываю свой значок.
– Детектив Саманта Джаз. А это, – я указываю на Лэнга, – детектив Лэнгфорд. Мы хотели бы задать вам несколько вопросов.
– Если это про ту вечеринку, в которой участвовали некоторые из моих студентов, я уже рассказал полиции все, что знаю.
– Это они четыре дня назад убили в книжном магазине человека? – жестким тоном спрашивает Лэнг. – Если так, то да, по этому поводу мы и пришли.
Лэнг верен себе. Хватать за грудки в образе плохого копа, в то время как я наблюдаю и разыгрываю из себя хорошего, в стратегически верный момент.
На скулах Ньюмана проступают пятна убедительного румянца.
– Как?.. Какой печальный оборот. – Он ставит свою сумку на пол. – Убийство? Я считал, они просто подвесили подростка голым у себя на кутеже.