Погадай на дальнюю дорогу
Шрифт:
Маргитка вырвала руку. Отрывисто спросила:
– Ну, что, – видал?
– Что? – растерялся он.
– Настьку свою! Крокодилицу свою! И этого гаджо! Видал? Понравилось? Вот и попробуй мне теперь голову дурить, как она тебе верной семнадцать лет была. Ни за что не поверю!
– Не верь, коль не хочешь, – мрачно сказал Илья. – Не твое это дело.
– Ах, не мое?! – взвилась она. – Илья, да ты ослеп, что ли? Ты посмотри на свою Настьку – она же засветилась вся, как князя увидала! Всякий стыд потеряла, прямо на лестнице на шею ему кинулась, а сама старуха давно!
– Чайори...
– Ну, давай, давай, дожидайся! – продолжала
– Да ничего не буду делать, – через силу ухмыльнулся Илья. – С тобой в Бессарабию уеду.
Он сказал это в шутку и никак не ждал, что Маргитка вдруг всплеснет руками и кинется ему на шею, чуть не задушив:
– Господи, Илья... Милый мой, золотой мой... Ты сам сказал, ты сам, не я... Илья, надо ехать нам... Пойми, надо ехать, ждать нельзя...
– Ку... куда?
– Ты же сам сказал – в Бессарабию! В степи табунные! Хочешь – пойдем к моей родне котлярской, хочешь – веди меня в свой табор. Илья, едем, прошу тебя, прямо сейчас едем! Никто и не хватится! За Настьку не бойся, она одна не останется, князь подберет, она еще счастливой будет, а мы... Илья, не могу я больше так, пора ехать, я же... мне...
«А может, и правда?» – отчаянно подумал Илья, прижимая Маргитку к себе и зарываясь лицом в ее волосы. Может, и давно надо было сделать это, а не тянуть мерина за хвост невесть зачем. Нужен он разве Настьке? Нет. Пропадет она без него? Никогда. Несчастной будет? Да князь не даст... А дети? Дети взрослые давно. Так чего же он, дурак, дожидается? И боится чего?
– Едем, Илья? – плача у него на плече, спросила Маргитка.
– Едем, девочка! – вырвалось вдруг у него. – Едем.
– Сейчас, прямо сейчас! Илья, брильянтовый, никак ждать нельзя! Я тебе просто говорить не хотела, а я ведь уже третий месяц как... – Она запнулась.
– Что «третий месяц»? – не понял он.
– Я, Илья...
Внезапно совсем рядом прозвучал отчетливый вздох. Маргитка с тихим «ах» отпрянула от Ильи, закрыла лицо руками. Он отодвинул ее. Медленно повернулся. Увидел открытую дверь, полосу света, падающую из зала в сени. И стоящую в этой полосе Дашку.
Маргитка не выдержала первая. Тихо взвизгнув, она оттолкнула Илью, спрыгнула с сундука и бросилась в темноту. Хлопнули одна за другой несколько дверей, последняя – уже наверху, и опять наступила тишина. Из зала доносились звуки скрипки и гитары, Настин голос. Илья остался стоять где стоял, не в силах ни пошевелиться, ни отвести взгляда от лица дочери.
Дашка медленно пошла через сени. Пошарив ладонями по двери, она отворила ее, на миг впустив в сени сырость и шум дождя, и вышла на двор. Дверь за ней захлопнулась.
Илья сам не знал, сколько времени он просидел на сундуке, сгорбившись и уткнувшись лбом в кулаки. Сначала он пытался соображать, что теперь будет и что ему делать, но потом бросил: делать было нечего. «Сволочь ты, дэвла... Зачем же ты Дашку... лучше бы уж Настьку прислал...»
Дэвла, господи, как всегда, не ответил. Глядя в темноту и слушая звуки веселого вальса, доносившиеся теперь из залы, Илья подумал о том, что Дашка никому ничего не скажет. Даже словом не обмолвится – уж ему ли не знать своей дочери? Тем более что и не видела, слава богу, ничего, только слышала... Хотя ведь и этого хватит! Жить-то теперь как?
Внезапно Илья вспомнил о том, что дочь ушла туда, на темную улицу, и бродит под ледяным дождем уже невесть сколько времени. С минуту он собирался с духом. Затем вздохнул, поднялся и, провожаемый вальсом из залы, вышел из дома.
Дашка не ушла далеко. Илья увидел ее стоящую в круге тусклого света под единственным на всю Живодерку фонарем. Илья подошел, ступая по лужам, остановился рядом. Дашка, казалось, не услышала его шагов. Глаза ее смотрели в темноту, губы что-то шептали. По лицу, по слипшимся волосам, по облепившей плечи шали стекала вода. Илья осторожно коснулся ее плеча.
– Пойдем домой, девочка. Пожалуйста, пойдем.
Дашка не ответила, не обернулась. Лицо ее болезненно сморщилось, когда Илья поднял ее на руки. Прижав дочь к себе, он почувствовал, что и шаль, и платье ее мокры насквозь, а сама Дашка дрожит с головы до ног. Илья молча, торопливо понес ее к дому.
На следующий вечер Дашка свалилась с лихорадкой. Весь день она проходила бледная, не разжимала губ, зябко куталась в огромную, как попона, шаль, на участливые вопросы цыган отвечала лишь движением головы, а вечером, сидя вместе со всеми в нижней комнате, неожиданно и без единого слова лишилась сознания. Цыгане, не так часто наблюдающие обмороки у своих девчонок, всполошились. Женщины забегали между кухней и залой с горячей водой, полотенцами и травяными отварами. Яшка, никого не спросясь, понесся в Живодерский переулок за ведуньей бабкой Ульяной, и та, едва взглянув на Дашку, сразу сказала: «Лихоманка, чавалэ. Заразная. Таборные у вас гостили третьего дня? Вот от них и подхватила».
Перепуганная Настя приняла меры. Дашку поместили в одну из маленьких комнатушек наверху, выдворив из нее трех сестер Дмитриевых, которые, впрочем, не возражали: Дашку любили все. Во избежание заразы к больной допускались только мать и бабка-ведунья, про которую Митро уверенно заявил: «Зараза к заразе не пристанет». Яшка долго не желал мириться с таким положением вещей, рвался к Дашке, на весь дом скандалил с Настей, требуя, чтобы его впустили к законной невесте, и обещая в противном случае «вынести к чертям собачьим дверь». Неизвестно, что помогло больше, упрямство Насти или появление на сцене Митро с чересседельником, но в конце концов Яшке пришлось отступиться. Он удовлетворился тем, что занял прочный пост на полу у Дашкиной двери и не покидал его до самого утра. Лишь на следующий день ненадолго спустился вниз – осунувшийся, бледный и злой. Не глядя на притихших цыган, он подошел к ведру, черпнул из него ковшом и жадно принялся тянуть воду, роняя на пол капли. Цыгане переглянулись.
– Ну, что, чаворо? – осторожно спросил Митро.
– Плохо, – невнятно отозвался Яшка из-за ковша. – Бред у нее пошел. Сначала ничего было, тихо, стонала только, а потом как закричит! Сперва отца звала, потом эту дуру почему-то, – короткий кивок в сторону Маргитки, – а потом меня тетя Настя от двери прогнала, ничего больше не слышал. А бабка Ульяна оттуда вышла и говорит... – Яшка умолк, снова приник к ковшу.
– Что говорит, холера тебя возьми?! – взорвался Илья.
– Говорит... что, может быть... что, может, за попом слать придется.