Погибаю, но не сдаюсь! Разведгруппа принимает неравный бой
Шрифт:
– Да я таких, как ты, в гражданскую… – прохрипел подполковник.
Головачев не обратил на реплику в свой адрес ни малейшего внимания. Распоров полностью галифе подполковника, он снял присохшие повязки и внимательно осматривал раны на ногах.
– Да я таких… Ой, больно-о-о, сука-а-а!.. – изогнулся Ратников.
Головачев удовлетворенно покивал головой, открыл свой старенький, видавший виды саквояжик.
– Есть шанс спасти ноги, – придвинувшись к Ратникову, сообщил доктор. – Но придется потерпеть.
Доктор вытащил из блестящего металлического ящичка шприц, вскрыл какой-то пузырек и набрал в
– Отойди, вредитель, – сделал попытку приподняться Ратников и потянул за ремень лежавший у изголовья ППС.
Оказавшийся рядом Марков спокойно вынул оружейный ремень из ослабевших рук подполковника, передвинул автомат подальше к стене и сказал как можно мягче:
– Будьте благоразумны. Вам сделают операцию.
Ратников повернул искаженное злобой и болью бледное лицо в сторону капитана, прошипел:
– Ну, Марков, ну и сволочь же ты! Вражина! Перевертыш!.. Долго маскировался… Ну да я тебя выведу на чистую воду, дай срок… Все запомню! Предупреждаю тебя, так и знай!
– Непременно, – устало выдохнул Марков. И, обернувшись к бойцам, произнес:
– Держите его.
Фомичев и Воронцов с разных сторон придавили извивавшегося подполковника к земле, а Головачев ловко и быстро сделал ему укол. Затем, удерживая продолжавшего сопротивляться раненого в полусидячем положении, ему в рот влили полстакана чуть разведенного водой спирта – другого анестезирующего средства в наличии не имелось. Головачев разложил на чистой марле извлеченные из другого металлического ящичка инструменты и приступил к операции.
Лукин расставил посты, остальным своим людям приказал отдыхать. Клюев расположил в башенке свой пулемет. Вскоре от него спустился парень в немецкой форме, доложил, что за каменной стенкой наверху противника не наблюдается. Лейтенант Чередниченко, Вася Бурцев и юнкер Милов прошли сводчатый коридор и отправились вверх по ступеням, ведущим на второй ярус, – их боевой пост был определен там. Марков и Лукин вышли в низенькую галерею и присели на груду битых кирпичей.
Некоторое время они молчали, внимательно глядя друг на друга.
– Ты в чине штабс-капитана? – наконец произнес Лукин, с легкой усмешкой кивнув на погоны Маркова.
– В советской армии нет такого чина. А чины теперь называются званиями. Четыре звездочки на одном просвете означает капитан.
– А… – протянул Лукин. – Я не знал.
Марков посмотрел на него с удивлением.
– Мы так и не попали в Россию – немцы не пустили, – пояснил Сашка. – Всю войну пробыли на Балканах.
– Вот как…
Лукин коротко рассказал о том, как возник Русский корпус, где и против кого воевал, кто в него поступил и какие цели преследовал. Марков слушал внимательно, при упоминании о том, что в корпус в массовом порядке вступали эмигранты первой волны, их с Сашкой боевые товарищи по войне гражданской, плотно сжал губы.
– Нельзя было оставаться в стороне, – очень просто и естественно, без малейшего намека на какую-то позу, сказал Лукин. Сказал точно так же, как говорил когда-то это Маркову в начале 1918 года, по пути из Румынии на Дон, во времена разгоравшейся в России тяжелейшей смуты. – Мы надеялись вернуться. Ты помнишь, я обещал…
– Я помню, – тяжело произнес Марков и отвернулся к искрошенной кирпичной стене.
Перед глазами сама собой встала осень 1920
– Запомни, 13-я пехотная дивизия, – быстро говорит другу Лукин. – Ты рядовой, слышишь, рядовой! Мобилизованный!
Ходили упорные слухи, что в Крыму можно оставаться, что большевики никого не тронут. Лукин не верил этим слухам.
– 13-я пехотная… Не цветные части! Запомни – не цвет-ные!!! Повтори, Жорж! – Сашка трясет Маркова за руку.
В глазах Маркова лихорадочный блеск, лицо измождено, заросло щетиной, черты заострились – он выглядит сейчас намного старше своих лет и вполне может сойти по внешнему виду за солдата. Вместо ответа Марков спрашивает чуть слышно:
– Когда вы вернетесь?
Лукин присаживается к нему на кровать, обнимает за плечи и, пытаясь улыбнуться, отвечает убежденно:
– Весной, Жорж! Следующей весной, непременно! Армия в порядке, наш полк – тоже! Мы снова соберемся с силами и обязательно вернемся! Иначе просто не может быть!»
Под подушкой у друга Сашка нащупывает револьвер, вытаскивает его наружу.
– Оставь, – исхудалой и горячечной рукой с неожиданной силой перехватывает руку Лукина Марков.
Сашка кладет револьвер обратно, а Марков откидывается на подушку и в изнеможении прикрывает глаза.
– 13-я дивизия… – шепчет Лукин.
Веки друга чуть дрожат, он больше не открывает глаз. Подхватив вещмешок, Сашка движется к выходу из палаты. Навстречу ему заходит сестра милосердия. Кивая в сторону койки Маркова у окна, Лукин говорит с улыбкой как можно спокойнее:
– Вы уж приглядите за солдатом.
Сестра понимающе кивает и провожает его долгим взглядом. На пристани Лукин слышит протяжный пароходный гудок. Было такое ощущение, будто душу вывернули наизнанку…