Погоня на Грюнвальд
Шрифт:
Витовт и Анна подошли к воротам.
– Здорово, хозяева! – сказал Витовт.– Мы к вам за покупкою. Примете или назад завернете?
– Рады бы что продать, да нечего! – поклонившись в пояс, ответил Мишка.– Все немцы разорили. Раньше осени не вернем.
– Нам товар нужен редкий! – улыбнулся князь.—У вас птица райская есть, у нас – охотник, у вас – невеста, у нас – удалой боярин!
– Что ж, милости просим! – опять поклонился Росевич.
Вошли во двор. Гнатка заторопился звать Софью. Князь, оглядываясь, сказал Мишке:
– Да, начисто вас пожгли. Отца тогда порубили?
– Отец в Волковыске погиб, в бою,– поправил Мишка,– много крыжаков посек.
– Помнишь, Анна, Ивана Росевича? – обернулся Витовт к жене.– К пруссам с нами ходил. Жалко! Храбрый
– Видал,– успокоил Мишка.– Нравился.
Вышла Софья, одетая в простой сарафан, проплыла павой, поклонилась княжеской чете.
– Ну, здравствуй, горлица! – сказал князь.– Жениха тебе доставили поглядеть. Годится – скажи, не годится – мы его тотчас с глаз долой, лучшего найдем, а сильно не нравится – голову снимем!
Софья выпалила чуть ли не криком:
– Нравится!
Все расхохотались.
– И торговаться не о чем,– подчинился Витовт. – Все ясно. Можно запивать. Эй,– обернулся к охране,– вина!
Несколько бояр отторочили привезенный бочонок и бегом понесли во двор.
Сели к столу. Потекли в чары мед и вино. Витовт сам не пил, едва пригубливал, но другим скучать без чары не позволял. Помнил с давних лет Гнатку, польстил ему вниманием. Сказал выпить за боярина Ивана, который сейчас радуется им с небес. Цепился к Стасю Чупурне: скоро ль дворный маршалок будет пропивать своего сына? Княгиня, глядя на счастливых Софью и Ильинича, задумалась, набухла слезами – успокаивал ее. Андрею грозил: «Смотри, молодец, на войну не опоздай, назад вернем горлицу!» Стало шумно, стали забывать, зачем сошлись. Князь стукнул кулаком: «Гей, тихо!» – и в наступившем молчании объявил:
– Сватовство запили, можно и обручаться. Пусть меняются кольцами, коли есть!
Под крики и смех обменялись перстеньками.
– Ну вот, теперь пара,– признал князь.– Жених и невеста! – И обернулся к охране: – Подарки!
Принесли княжеские подарки: Софье – соболью шубу,
Андрею – корд с костяной рукояткой и сто золотых. Оба рухнули в ноги:
– Великий князь, великая княгиня! Вернейшей службой отдам!
– Службой, боярин, ты и так обязан! – строго ответил Витовт.– А отблагодарить нас легко. Простой есть способ. После свадьбы через девять месяцев чтобы рыцарь закричал! – И, уставясь на пунцовую Софью, сам первый рассмеялся.
Опять наполнялись чарки, опять пили здравицы великому князю Витовту, великой княгине Анне, Софье и Андрею, всему воинству, которое должно выступать в летний поход. Знатные сваты посидели еще с полчаса и под низкие поклоны и восторженные крики «Слава!» отъехали.
Пользуясь суматохой шумных проводов, Еленка и Юрий отделились от толпы, обогнули двор и пошли по дороге к лесу. Оба чувствовали вершение своей судьбы и молчали, боясь случайного, пустого слова. Но требовались и слова. «Что ж я молчу? – думал Юрий.– Скажу. Вот сейчас, дойдем до этого пня, через десять шагов, остановлюсь и скажу!» Прошли мимо пня и по-прежнему молчали. «Нет, нельзя, скажу!» – решил Юрий и остановился.
– Еленка, я хочу сказать... Она перебила:
– Юрий, я хочу спросить. Помнишь, ты приезжал перед вербницей, мы гуляли?...
Он кивнул.
– Ведь ты хотел спросить?... Он вновь кивнул.
– Я боялась тогда, что спросишь.
– Я видел, что тебе не хочется.
– А сейчас хочу! – сказала Еленка.
– И знаешь, что хотел спросить?
– Знаю. И говорю «да»!
– Хотел спросить, что ответишь моим сватам.
– Тебе говорю и им скажу: «Да!» Тогда было скучно без тебя, а сейчас без тебя невыносимо. А знаешь, когда полюбила? Когда ночью вошел в церковь и стал говорить. Пол устлан мертвыми, души их теснятся перед иконостасом, и нам всем не хочется жить. Ты был в крови – претерпевший, как все, и убивавший, как все. Не сказал: «Опустимся на колени и возопим господу о бедах», а стоял прямо и крепко, как архангел, убивший гада, и сказал слова – горячие, как благая весть: «Восстанем с колен». И мое сердце ожило. Хочу быть вместе, если ты хочешь...
– Ты – душа моя,– тихо сказал Юрий,
Когда возвращались, Юрий сказал:
– Еленка, я в поход пойду с нашим полком.
– Да, иди! – ответила она.– Только хочу обручиться с тобой, чтобы ты знал и помнил – тебя жена ждет...
А во дворе, когда умолк вдали топот великокняжеского отряда, из всех дворовых щелок и углов повылезло народу, прежде совсем невидного, обсело стол – и началось главное веселье. Скоро начали петь, кто-то достал дудку – дудел; появились крепко хмельные, пошла смелость в речах, начали плясать. Андрей неприметно увел Софью к реке, где гуляли в прошлые ночи.
Уже близились повечерки, густел свет, темнела вода, синью наливалось небо, на закате красились червленью облака. День прошел, день прекрасный, счастливый, блаженный, он жизни изменил: были врозь, теперь быть вместе, навсегда и во всем,– скоро, мало осталось ждать. Обнявшись, стояли без дум, без слов, с одним чувством: «Люблю!»
ГРОДНО – ОЗЕРО ЛЮВЕНЬ. ПОХОД
Первые Дни июня отметились сильными грозами. В хоругвях, сходившихся к Гродно, не могли понять, о чем предупреждает небо. Одну ночь огненные стрелы долбили и жгли что-то на западе, на крыжацких землях, и воины, видя далекое полыхание зарниц, довольно крестились, зато в следующую громы грохотали прямо над городом, над таборами полков, мрак взрывался связками молний, они били в Витовтов замок, куда уже прибыл князь в Коложскую церковь, по табунам, обозам, дворам, и лило, лило часами, как в потоп. Неман замутился, нес лесной сор, возникли непредвиденные заботы с питьевой водой. Паводок – что было хуже – закрыл броды, а на берегу скопились тысячи телег, и прибывали новые.
Великий князь приказал возить подводы плотами; более полусотни паромов с восхода до захода стали сновать по реке. Приходившие хоругви задерживались на ночевку и вплавь переправлялись на левый берег. Уже двигались к Нареву гродненский, новогрудский, волковыский, виленские и трокские полки. Третьего числа пришли медницкая, ковенская и лидская хоругви, князья Друцкие привели оршанцев, князь Юрий Михайлович Заславский – менскую хоругвь, князь Александр Владимирович – слуцкую. Назавтра привалили мстиславцы и три смоленских полка, Иван Немир с полоцким полком, князь Василь с витебским, прибыл Семен Ольгердович с полком новгородцев. Вечером вдоль Немана дымили сотни костров, косяками ходили кони, вповалку ложились спать многие тысячи людей.
Витовт полные дни проводил на переправе – торопил, сердился, хвалил, смотрел, как сотня за сотней соступает в Неман, сносится течением и выходит из реки. Давно не был так бодр, спал по пять часов, с рассветом – в седло, выносился из замка в хоругви, на ходу разрешал десятки забот, считал приходящие полки и дружины, порядковая злую толпу у паромов, опять мчался в замок, советовался с князем Семеном и Монивидом, диктовал нотариям письма. Все делалось с охотой, легко; сам дивился, откуда брались силы, словно еще раз молодость пришла, словно скостила половину годов радость начавшегося похода. И все как нельзя лучше удавалось: гонцы от Петра Гаштольда, ведшего войско к Нареву, приносили утешительные вести – посланные прежде крестьяне загатили топи хорошо, дороги расчищены, и сюда, в Гродно, хоругви приходят в назначенный срок. Орден предложил перемирие до купальской ночи – теперь можно идти через мазовецкие земли, не боясь внезапного нападения и невыгодной, своими только силами, битвы с крыжаками. Даже в малостях ничто не вызывало досады: не считая двух ошмянских бояр, убитых молнией, никто не погиб и не утонул при переправе. Веселило и полученное в последний день мая письмо ливонского магистра фон Ветингофа с объявлением войны. Все-таки Юнгинген принудил ливонцев вступить в драку. Но что с того? Ветингоф если и нарушит рубежи, то только в последний день лета...