Погоня за химерой
Шрифт:
– В космосе?
– Чимбик вспомнил рассказ зайгеррианца.
– Вас туда продали?
При этих словах Блайз покрепче прижал к себе Свитари, словно боялся, что её сейчас отберут. Та улыбнулась и накрыла его голову полой своего плаща, спасая от дождя.
– Не всё так плохо, - немного грустно сказала эмпатка, отреагировавшая на острое чувство жалости Блайза.
– У нас было хорошее, счастливое детство. Отец владел небольшой круизной яхтой и лет с пяти мы с мамой путешествовали вместе с ним. Мы часто гуляли по красивым курортным планетам, но всё равно очень много времени проводили в перелётах. А уже потом нас надолго заперли, без всяких прогулок на свежем
Клоны пару секунд переваривали услышанное, добавляя новый штрих к портрету сестёр, а затем Чимбик задал вопрос, который волновал его с того момента, как он увидел на полу истерзанный труп Тормуса:
– Эйнджела, мэм, вы ведь эмпат...
– он ненадолго умолк, подбирая правильные слова.
– Насколько я смог понять, тот зайгеррианец умирал довольно мучительно, а каюта была заперта и вы не могли никуда уйти. И на Фелуции, когда меня допрашивали - вы даже в лице не переменились. Как это возможно, если вы всё чувствовали?
С лица эмпатки исчезло умиротворённое выражение и Чимбик тут же пожалел, что вообще поднял эту тему, но Эйнджела почувствовала его смятение и успокаивающе покачала головой.
– Не волнуйся ты так, это просто вопрос.
Она вздохнула и потёрла лицо, собираясь с мыслями, но продолжать не пришлось - ей на помощь пришла Свитари.
– На станции было много... очень своеобразных клиентов и услуг. Таких, которые мало где можно купить. Нельзя прийти в обычный бордель и, к примеру, заплатить за убийство. На 'Иллюзии' это было возможно. Естественно, что для подобного рода развлечений использовали дешёвых не обученных рабов, бросовый товар, а нас не позволяли резать и калечить - мы стоили слишком дорого. Зато эмпатия моей сестры пользовалась большой популярностью среди любителей причинять боль. Особенно отличался наш постоянный клиент. Тогда мы не знали его имени, зато недавно видели по новостям в ГолоНете. Адамар Хесус, республиканский сенатор от планетки Додз, большой друг тамошнего губернатора. Он обожал резать своих подружек и испытывал двойное удовольствие видя, какие мучения это причиняет ещё кому-то. Он брал нас с Эйнджи с собой каждый раз, когда прилетал на станцию. Когда зелтронам очень больно, страшно, или они испытывают какое-то потрясение, они часто не могут контролировать эмпатию и открывают свои чувства окружающим. Как тогда, когда вы грозились убить меня.
Клоны переглянулись, и Блайз залился краской. Лица сержанта под шлемом не было видно, но не нужно было быть эмпатом, чтобы почувствовать его раскаяние и стыд за тот случай.
– Когда она не выдерживала пыток и боль вырывалась наружу, Хесус врубал мой нейроошеник и не выключал до тех пор, пока Эйнджи не брала себя в руки и не закрывала свои чувства. Иногда мне казалось, что он обожал это не меньше, чем свежевать кого-то.
– Я много раз слышала, что можно привыкнуть ко всему, - голос Эйнджелы прозвучал сухо и безэмоционально.
– Это действительно так. Со временем я научилась отстраняться, притуплять своё восприятие, будто смотрю за кем-то другим из-за толстого слоя траспаристила. Это требует усилий и не всегда получается сразу, но если необходимо я могу выдержать то, что сведёт с ума любого другого эмпата. А Тормус... я всего лишь продемонстрировала ему успехи его питомцев в деле, которое он для нас выбрал. И первый раз в жизни мне пригодились воспоминания о том, что делал Хесус.
– Теперь он занимается благотворительностью, - зло сплюнула Свитари.
– В новостях крутили, что он летает в пострадавшие от войны районы, чтобы оценить нанесённый ущерб и размеры необходимой гуманитарной
– Он к нам в госпиталь приходил, - потрясённо заявил Блайз.
– В палату, где я лежал...
– он невольно прижал руку к груди, туда, куда влетели осколки от вражеского снаряда. Тогда его вытащил на себе Чимбик, заработавший за это шрамы на лице: в его шлем воткнулась деталь от взорванного дроида, лишь чудом не достав до виска.
– Мы с Чимбиком как раз болтали, когда он пришёл, - продолжал рассказывать клон.
– Зашёл, приветливый такой мужчина, вежливый, спрашивал, кого и как ранило, подарки раздавал - коробки с разными вкусными вещами. У Баламута - садж, помнишь, из Второй пехотной?
– долго сидел. Баламуту тогда плохо было - его в живот ранило, а это очень больно. Так он у его койки с полчаса сидел, за руку держал...
– Эта лицемерная тварь умеет изображать сочувствие и участие, - с ненавистью в голосе произнесла Эйнджела.
– Я даже не уверена, кого больше хотела бы прикончить - его, или Тормуса...
Чимбик слушал её, борясь с желанием прижать эмпатку к себе, как это делал Блайз со Свитари, и не отпускать. Наконец, не выдержав, он подался вперёд, накрыв её руку своей ладонью, и замер, испугавшись собственной дерзости. Эйнджела несколько секунд растерянно смотрела на его руку, а потом пересела, устроившись рядом с Чимбиком и прижавшись к нему, почти как тогда, на лайнере. Только теперь это была не чарующая сказочница, а загнанный и затравленный зверёк, нашедший убежище, в котором можно хоть ненадолго спрятаться. Клон неумело обнял её, словно закрывая от остального мира, отчаянно желая вернуться в прошлое, всё исправить и избавить Лорэй от тяжести и боли этих воспоминаний.
– Прости за то, что я говорила, когда нас поймали, - тихо попросила Эйнджела.
– Это был единственный способ сохранить хоть какую-то свободу и что-то сделать.
Чимбик осторожно провёл ладонью по её волосам и поправил сползший капюшон плаща.
– Не надо извиняться, - так же тихо ответил он.
– Я всё понимаю. И... Спасибо за то, что вытащила меня.
Эмпатка улыбнулась, чуть отстранилась и осторожно пробежала пальцами по нижней части шлема сержанта, пытаясь понять как тот снимается. Нашарив защёлки в районе челюсти клона, она осторожно нажала на них и медленно, неумело стянула с него шлем.
– Так гораздо лучше, - ласково улыбнулась полукровка и неожиданно попросила.
– Оставайся с нами. Мы можем улететь куда захотим. Вместе.
Соблазн был велик. Очень. Сержанта молнией пронзило понимание - у него тоже всё может получиться, как у Блайза. Вереницей пронеслись картинки его будущей жизни: свобода, бесконечное число возможностей, огромный новый мир перед ним, ладонь Эйнджелы в его руке. Он узнает, каково это - быть любимым женщиной, целовать её, быть рядом с теми, кто его любит.
Следом пришла другая, отрезвляющая мысль. У него всегда были такие люди. Те, кто его любили. Те, с кем он рос, учился. Те, с кем пошёл в свой первый бой. Те, кто навечно остался там, на том проклятом плато, сложив голову в самоубийственных атаках. И те, кому ещё предстоит погибнуть за идеалы Республики, в которые лично он, Чимбик, уже не верил. И оставить их, даже ради того, чтобы быть рядом с Эйнджелой...
– это было выше его сил.
– Нет, - слова больно царапали горло, словно были скручены из колючей проволоки.
– Я же говорил, что не могу этого сделать, помнишь? Там моя семья, понимаешь? Там я нужнее.