Погоня за призраком: Опыт режиссерского анализа трагедии Шекспира "Гамлет"
Шрифт:
В небесный рай.
Таким образом, представления о Боге, о рае для Гамлета вполне конкретны и весьма существенны. Однако, пока он об этом всерьез не думает… Все больше нравятся Гамлету пришедшие к нему ребята, вот с кем можно душу отвести, вот отличные слушатели, а значит и близкие люди. Но все-таки, зачем они пришли?
А Горацио осторожен: как сообщить принцу тайну, как отнесется он к ней? И где гарантия, что Призрак не успел уже явиться самому Гамлету. И вот, наконец, принц заговорил про отца:
– Отец – о, вот он словно предо мной!
– Где, принц?
– В очах души моей, Гораций.
Так, значит о Призраке принцу скорее всего ничего не известно! Но
– Я видел раз его: краса-король.
(Да, видно, не часто бывал Горацио в Дании!)
(И еще одно замечание в скобках мы позволим себе. Kакие есть основания переводить «He was a man…» – «Он человек был…» В контексте всего, что нам известно о покойном короле, представляется более основательно перевести эту строку – «Он был мужчина в полном смысле слова». Точно так жe мы позволили себе и в сцене Гамлета с матерью повторить этот перевод слова «a man» –
– Собранье качеств, в каждом из которых
Печать какого-либо божества,
Дающих звание мужчины. Это
Ваш первый муж…)
По реакции Гамлета для Горацио абсолютно ясно, что отец для него – кумир. Значит, можно рискнуть. Горацио не дает принцу слово сказать, сразу ссылается на свидетелей, забрасывает принца подробностями. А Гамлет уже загорелся, требует новых деталей, уточняет обстоятельства. И вот решение:
– Я стану с вами на ночь. (…)
И если примет вновь отцовский образ,
Я с ним заговорю, хотя бы ад,
Восстав, зажал мне рот.
Впервые в трагедии произнесено это слово. Прозрение? Предчувствие? – Как знать. Однако с этого момента напряглось и завибрировало мощное энергетическое поле противостояния небесных и подземных сил.
А между тем, Гамлет преобразился.
Вот он, первый шаг, превращающий «принца Гарри» в «короля Генри». Уже голос стал властным, уже команды отдает точные, сухие, четкие.
– Доискивайтесь смысла, но молчите.
За дружбу отплачу...
– Ваши слуги, принц.
Посмотрел внимательно, peшил:
– Не слуги, а теперь друзья. Прощайте.
Сам нарушил субординацию, приблизил к себе. Это даже не посулы будущего вознаграждения, это уже сегодняшняя поддержка заговорщиков, согласие возглавить заговор. Здесь дураков нет – все понимают на что идут, знают, каковы могут быть последствия...
Новоиспеченные друзья ушли. На секунду Гамлет задержался один. Теперь ему так часто будет необходимо побыть одному, разобраться в том, что происходит, принять решение. Таким и запомним его в этот момент: одна нога еще в прошлом, но другая нащупывает опору в будущем, в новом своем положении. Время тянется мучительно, а принц пытается унять лихорадочную дрожь и торопит, торопит роковую встречу...
Семья людей
Гамлет спешит встретиться с Призраком, а Шекспир оттягивает этот определяющий эпизод трагедии, как бы давая нам почувствовать, как мучительно плетется время для принца.
Но и не только в роли тормоза, и сама по себе семейная сцена в доме Полония представляет огромный интерес, она безусловно важна и значительна. Здесь все не так, как в мире, окружающем Гамлета, здесь отношения хоть тоже не из простых, но они, при всем своем драматизме, такие теплые, так знакомы и понятны каждому нормальному человеку. Сколькими штампами, какими пластами ложных представлений обросли эти персонажи и, в первую очередь, Полоний. Такой ли уж он «вертлявый, глупый хлопотун», каким представляет его Гамлет, такое ли он олицетворение мещанства и обывательской пошлости, как его привычно клеймят, основываясь прежде всего на тех
Но xoтел бы я увидеть отца, который советовал бы сыну:
– Болтай на всех углах со всеми обо всем, что только взбредет тебе в голову.
– Лезь во все драки.
– Не слушай никого, а собственное мнение выставляй напоказ.
– Сори деньгами и одевайся пороскошнее, не сообразуясь со вкусом.
– Бери в долг не стесняясь, но и сам раздавай взаймы сколько влезет.
– А самое главное, – изменяй самому себе!
Не правда ли странные наставления? – Но зато никакой обывательщины! Нет, не так уж пошло и глупо все, что советует Полоний сыну…
Меня поддержит Женни Маркс. Заполняя полушутливую анкету, ко торую предложила и своему отцу, она на вопрос «Ваше любимое изречение» ответила, процитировав Полония: «Будь верен самому себе». Заподозрить элементы мещанского мировоззрения у дочери Маркса – что вы, как можно! – Но почему же тогда мещанин отец Офелии?!
Полоний... Он представляет собой так редко встречающийся в литературе тип отца-одиночки, к которому Шекспир испытывает какое-то особое пристрастие: Лир, Глостер – в «Лире», Дож – в «Отелло», Шейлок – в «Венецианском купце», в каком-то смысле этот мотив возникает и в «Цимбелине», и в «Зимней сказке». (Можно было бы подробнее исследовать природу вопроса, но столь ли уж это важно?) Подчеркнем другое – отцовские чувства всех этих Шекспировских героев, при абсолютной разнице их характеров и поступков, вызывают безусловное авторское сочувствие. Почему же Полоний должен стать исключением?
Про свою мать Лаэрт вспоминает только однажды, уже во время своего бунта. Офелия ее не назовет ни разу. Можно предположить, что она умерла родами, произведя на свет дочь. Лаэрт сохранил о ней еще какие-то детские воспоминания, а Офелия ее просто не знала, для нее Полоний все – и отец и мать...
Бедняга Полоний! Занимая вaжный государственный пост при бывшем короле (пост, правда, скорее номинальный, ибо покойнику советники нужны не были), всю свою энергию, свои заботы и чувства отдал он детям. Я так и вижу, как нянчит он сопливую Офелию, выкармливает ее с ложечки, возится с ней в детской. Все для нее, для любимицы. Ей вся любовь, вся забота. Ее держал он так далеко от двора, держал в таком неведении обо всем, что происходит в Эльсиноре, что о жизни у нее сложились самые идеальные представления, столь далекие от реальности, что достаточно было этой реальности коснуться ее, как бедная головка не выдержала и девочка потеряла рассудок. И вот, вкладывая всю душу в дочь, проморгал сына! Лаэрт – вот боль и драма Полония. Кем вырос этот рано предоставленный самому себе мальчик? Почему бежит он из Дании? Что ищет во Франции? Я видел много Лаэртов, все они были как бы антиподами Гамлета, а потому не рассуждали, действовали энергично и темпераментно. И у всех у них сцена с сестрой была абсолютно пустым местом. Тупые и ограниченные, эти Лаэрты болтали почему-то данный им Шекспиром серьезнейший текст, не вникая в его суть, не давая себе отчета в том, что все, о чем они говорят, остерегая Офелию – Правда.
Лаэрт первый, кто формулирует в трагедии определенный (конечно, свой собственный) взгляд на фигуру Гамлета. Но как четки и продуманны эти характеристики, какой они отмечены зрелостью и социальной точностью!
– Подумай, кто он, и проникнись страхом.
По званью он себе не господин.
Он сам в плену у своего рожденья.
Не вправе он, как всякий человек,
Стремиться к счастью. От его поступков
Зависит благоденствие страны.
Он ничего не выбирает в жизни,