Погоня за призраком: Опыт режиссерского анализа трагедии Шекспира "Гамлет"
Шрифт:
На протяжении 30-ти лет часть Норвегии находится под пятой Дании, 30 лет империя, которой даже Англия «благоговейно» платит дань, держится могучим кулаком Гамлета-отца, доблестно своей личной волей удерживающего в повиновении подданных и сателлитов. Но ведь сила самой империи весьма сомнительна. Дания попросту не готова ни к какой серьезной войне. Достаточно младшему Фортинбрасу набрать «отряд за хлеб готовых в бой головорезов» – и это порождает лихорадочные приготовления со стороны Дании.
Марцелл
Кто мне объяснит,
К чему такая строгость караулов,
Стесняющая граждан по ночам?
Чем вызвана отливка медных пушек,
И ввоз оружия из-за рубежа,
И корабельных плотников вербовка,
Усердных
Что кроется за этою горячкой,
Потребовавшей ночь в подмогу дню?
Кто объяснит мне это?
– Весь этот, по-нашему выражаясь, «аврал» – дело уже нового правительства, возглавляемого Клавдием. Судя по спешности приготовлений к войне, при прежнем правительстве этим вовсе не занимались. В Дании царил культ личности Гамлета-старшего, уверенного, как это всегда бывает с деспотами, в своей непогрешимости и в безграничности своей власти, доведшего страну до полного экономического и политического бессилия, поставившего Данию на грань катастрофы. Перед лицом угрозы, возникшей со стороны непокорной Норвегии, Дания должна предпринять какие-то невероятные усилия, чтобы не потерпеть поражение. На эти усилия Гамлет-отец просто не был способен, да и сомнительно, что он мог понимать их необходимость, находясь в ослеплении собственным величием и мнимой непогрешимостью.
Что делать? – В этой ситуации убрать Гамлета представляется элементарной политической необходимостью, так часто встречающейся в истории любой страны, любого государства. И Клавдий взваливает на себя этот тяжкий долг. Интересно, что после разоблачения Клавдия принцем, когда всему двору должно все стать понятным, одна только Гертруда поражается: «Убийство короля?» – для нее это открытие, катастрофа. Остальные придворные только обеспокоены судьбой Клавдия. Что это? – Цинизм? Равнодушие? А может быть они прекрасно осведомлены о происшедшем? Может быть советники, «во всем давшие одобрение» Клавдию в связи с его браком, были посвящены и в это? – Скорее всего, Гамлета убрали в результате заговора, в который, разумеется, невозможно было посвятить влюбленную в мужа Гертруду: она бы все разрушила.
Итак, тиран-самодержец убран с политических подмостков. По закону трон принадлежит не брату покойного, а принцу. Но можно ли в острейший, чреватый катастрофой момент, доверить управление страной человеку, абсолютно не имеющему политического опыта, воспитанному в Виттенберге, а стало быть, и оторванному от конкретных государственных дел? – Конечно, нет! Это понятно всем, даже Гертруде. А потому единственный выход, обойдя законного наследника, возвести на престол более соответствующего этой миссии Клавдия. Путь для этого один: заключение брака между претендентом на престол и вдовствующей королевой, «наследницей военных рубежей». Почему же согласилась на новое замужество Гертруда, ведь она так любила покойного? – Но кто думает о личных чувствах в политической деятельности. Есть необходимость, есть железная логика политической борьбы, этой логике вынуждена подчиняться Гертруда, достаточно вышколенная покойным мужем для того, чтобы понимать суть происходящих событий и своего долга в них. Кроме того, есть в этой ее «жертве» и существенный личный мотив. Кем будет Гертруда при сыне Гамлете-короле? – Вдовствующей королевой, чья роль ничтожна. (О том, что бывает со вдовами монархов Шекспир дал достаточно блестящих примеров в своих хрониках). Значит ей, привыкшей к власти, к поклонению – сойти со сцены, скорее всего удалиться в монастырь? Ну нет, для такого самоотpeчения нужно иметь незаурядную волю и великое презрение ко всем соблазнам, которые дает власть. И потому лучше и естественнее вступить в соглашение фиктивного брака с Клавдием, раз есть такая возможность, к тому же мотивированная высокими соображениями политической необходимости, чем остаться совершенно не у дел.
Вот так и получилось, что законный наследник, принц Гамлет, примчав из Виттенберга на похороны отца (а значит – и на свое коронование), застает трон уже фактически занятым и должен подчиниться решению советников,
Заговор
Шекспир вводит нас в историю Датского принца не с момента, где действовал бы сам Гамлет или его противники. Он начинает с эпизода, происходящего на площадке, где стоит охрана, несущая караул по случаю введенного в стране комендантского часа.
Какая это чудесная сцена, сколько в ней одной пищи для раздумий, для открытия художественных красот... Как действенна и событийна эта якобы «экспозиция»!
Бьет полночь, и вместе с боем часов появляется Бернардо, быстро отправляющий в казарму непосвященного в происходящие в замке таинственные события Франциско. Как интересно:
– А встретятся Гораций и Марцелл,
Подсменные мои, – поторопите.
– Послушать, не они ли. – Кто идет?
А дальше Бернардо куда-то исчезает. Пришедший Марцелл тоже поторопил Франциско, а потом зовет Бернардо, которого не видит: «Эй, Бернардо!» Куда же тот исчез?
Все проникнуто атмосферой секретности и тайны. Вероятно, Бернардо, удостоверившись в приближении своих друзей, поспешил проверить площадку, убедиться, нет ли поблизости посторонних. Все хорошо, Франциско, который может стать ненужным свидетелем, вовремя отправлен в казарму. А спешить надо: призрак всегда является между двенадцатью и часом. Но зачем здесь Горацио, штатский человек и вообще чужак? Действительно, что его «из Виттенберга принесло», как позже спросит Гамлет?
– Я приехал
На похороны вашего отца.
– Мой друг, не смейтесь надо мной. Хотите
«На свадьбу вашей матери» - сказать?
– Да, правда, это следовало быстро.
Этот разговор состоится через несколько часов.
Когда же приехал Горацио?
– Король умер уже достаточно давно. «Два месяца, как умер... Двух не будет», – скажет Гамлет за минуту до встречи с Горацио. Итак, с похорон короля, на которые приехал Горацио, прошло около двух месяцев! Где же был он все это время? Что делал? Почему не встретился с Гамлетом? – Неужели «недосмотр» Шекспира? Можно, конечно, оправдать эту якобы несообразность беззаботной неряшливостью гения. Но можно пофантазировать и по-другому.
Зачем Горацио, человеку предельно далекому от двора, мчаться из Виттенберга на похороны короля, мчаться, по-видимому, тайком от своего августейшего однокашника, сына покойного? И почему в трудную для Гамлета минуту он ничем не помог другу, хотя повидаться с ним ничто как будто не мешало, – ведь после встречи с Призраком Горацио делает это незамедлительно. Значит, не поддержать приятеля в горе спешил Горацио, значит, произошло что-то непредвиденное, что заставило его скрываться столько времени.
А неожиданность произошла только одна: Гамлет не стал королем! Горацио думал не о выражении сочувствия горю друга (иначе он сделал бы это давно!), ему нужно было поздравить друга, с которым он пока не так уж и близок, – с взошествием на престол! Зачем?
– Тут Шекспир оставляет нам большой простор для фантазии. Но, судя по всему, Горацио не корыстолюбив и не тщеславен, нет оснований заподозрить его в стремлении, пользуясь знакомством с наследником престола, присосаться к новой власти, урвать себе должность или какую-либо другую кормушку. Значит, мотив его приезда был скорее всего бескорыстным. Представляется, что Горацио, имеющий совершенно определенные нравственные убеждения и политические взгляды «римской» (читай: республиканской) ориентации, знающий близко (но не дружески!) принца, как доброго малого, чью репутацию, правда, подмочила нежная дружба с Розенкранцем и Гильденстерном, которые ему, по всей очевидности, были в свое время куда ближе, чем аскет Горацио, – надеялся на какие-то возможные перемены в жизни Дании, а может быть и рассчитывал оказать определенное влияние на новоиспеченного монарха.