Погоня за судьбой
Шрифт:
— Уверена, как никогда.
— Значит, ты всё-таки решила сдохнуть раньше, чем превратишься, — с деланным безразличием в голосе протянул он. — Кто же я такой, чтобы тебе мешать?
Безопасник крякнул, поднялся на ноги, в два глотка осушил бутылку и швырнул её куда-то в угол. Зазвенело стекло, брызнули по полу осколки…
По наружным стенам хлестало каменное крошево и злобно завывал ветер, вторя моим внутренним ощущениям. Где-то грохотал наполовину оторванный от крыши лист железа. Буря и не думала прекращаться – она усиливалась. Мы медленно спускались
Василий, предусмотрительно глянув в смотровое окошко, крикнул:
— Рамон! Скажи что-нибудь!
Тут же в своей камере Джон захрипел и принялся выть срывающимся фальцетом. Мой друг ничего не ответил, но Василий отпёр дверь и буркнул:
— Добро пожаловать в апартаменты люкс.
Дверь со скрипом отворилась, и я вошла внутрь. Бледный осунувшийся Рамон полулежал у стены, скрестив ноги, и с отсутствующим видом слушал музыку, глядя в пустоту. Безопасник молча протянул мне через порог пару шприцев с прозрачной жидкостью. Я вопросительно покосилась на пластиковые цилиндры.
— Это обезболивающее, — устало сказал Василий. — Две смертельных дозы. Кому-нибудь из вас точно пригодится. А я умываю руки. Я сделал всё, что мог, но тебя в твоём самоубийственном порыве уже, похоже, не остановить.
Молча приняв от него шприцы, я неторопливо проковыляла к наставнику и присела рядом с ним. Дверь захлопнулась, лязгнул засов. Робко взяв друга за руку, я негромко позвала:
— Рамон, ты ещё здесь, со мной?
Он встрепенулся и посмотрел на меня красными заспанными глазами, взгляд его приобрёл некоторую осмысленность, лицо расплылось в глуповатой улыбке, а из уха на пол со стуком выпала «капля».
— Мама? — ошеломлённо вопросил Рамон. — Мамочка, ты пришла…
Внутри меня рванула бомба, ёкнуло сердце, в горле тут же набух тяжеленный ком. Рамон исчезал – таял буквально на глазах. Вся прожитая им жизнь стиралась год за годом, а сам он проваливался в небытие. Забыв о боли в плече, я отложила шприцы в сторону и пододвинулась к нему вплотную.
— Как ты себя чувствуешь?
Голос мой предательски дрожал, а он, по-детски улыбаясь, прижался ко мне лысой головой.
— Мне снились кошмары, мама, всю ночь одни кошмары… — пролепетал он. — Кто-то всё время кричит, я не могу уснуть…
— Всё хорошо, сынок, я с тобой… — От этого странного и чужого слова перехватило дыхание, но я чувствовала, что сейчас это было нужно ему больше всего на свете. Я просто не могла не принять правила этой игры. — Смотри-ка, сын, что у меня есть.
Сунув руку во внутренний карман небрежно наброшенной на плечи куртки, я вынула фотографию. Достала её в первый раз с тех пор, как взяла со стола в брошенном доме дяди Алехандро. Прямо на нас с карточки смотрели улыбающиеся лица. На глаза наворачивались слёзы, и я слабо понимала, что делаю. Нужно было делать хоть что-то…
Я протянула фотографию Рамону, он взял её пухлыми пальцами и принялся
— Вот это – дядя Алехандро, очень хороший человек, — указала я пальцем на фотографию. — Он мне как отец. Видишь, какая у него классная соломенная шляпа?
— Мне нравится, она помогает от жары! — просияв, сказал мой товарищ. — А это что за дядя?
— Дядя Марк, мой хороший друг и родственник.
Рамон отвлёкся от фотографии и блуждающим взглядом заглянул прямо мне в душу.
— А где он сейчас?
— Далеко-далеко, — всхлипнув, дрожащим голосом ответила я. — Но я обязательно вас познакомлю, вы подружитесь.
— А что случилось с твоими руками? Где твои настоящие руки? — Он удивлённо разглядывал бликующий под яркой потолочной лампой мехапротез.
Что ему ответить? Да какое это имеет значение… Ответь хоть что-нибудь…
— Я очень хотела стать сильной, поэтому сделала себе металлические руки. Тебе нравится?
Я протянула к нему ладонь, он восхищённо уставился на неё и принялся гладить грубыми руками прохладный биотитан.
— Вот здорово! А можно мне такие же, когда я вырасту? А? Ну, пожалуйста! — умоляюще протянул он.
— Можно, сынок. Тебе можно всё, что пожелаешь…
— Всё-всё? Вообще-то, я просто хочу уйти отсюда, мам… — Измождённое лицо его вдруг стало грустным, уголки губ опустились. — Мне тесно, я хочу на улицу, погулять…
— Конечно, мы уйдём отсюда немного позже. А пока я побуду здесь с тобой. — Я поцеловала его в лоб, а он, такой большой и беззащитный, поджал под себя ноги и положил голову мне на колени. — Я тебя одного тут не брошу, обещаю.
Так мы застыли в ожидании конца, а я уже больше не могла сдерживать слёзы – они крупными каплями стекали по щекам и падали на мою серую от грязи майку, оставляли влажные пятнышки на его чистой и свежей футболке.
— Мам? — тихо позвал Рамон.
— Что, сын?
— Почему ты плачешь?
— От радости… Я плачу от радости. Мы ведь с тобой наконец увиделись…
Помолчав немного, он пробормотал:
— Я очень рад, что ты пришла, мамочка… Мне очень больно, болит голова… Я хочу спать, но не могу…
— Я уберу боль, но только надо потерпеть укольчик. — Взяв с пола шприц, я скинула колпачок на пол. — Потерпишь? Ты же у меня очень смелый…
Молча, с подчёркнуто серьёзным видом он кивнул. Я аккуратно ввела иглу ему в плечо и вдавила поршень. Какая-то невидимая внутренняя сила останавливала меня, и вместо того, чтобы опустошить шприц, я ввела лишь половину жидкости.
Прижавшись ко мне, он мерно сопел, а я держала его голову на коленях. Я прикрыла глаза, вслушиваясь в пульсирующую боль в плече и в неровное дыхание Рамона. В тишине вязкие секунды неумолимо отстреливались одна за другой, я отсчитывала их с каждым ударом сердца. Я с ужасом в груди чувствовала, что скоро моего друга не станет, а его телом завладеет нечто другое, и больше всего на свете мне хотелось, чтобы время остановилось…