Погоня. Тайна доктора Николя. Невидимая рука

Твен Марк

На этот раз гость явно был сбит со своих позиций. Он хотел заговорить, но слова не шли с его языка.

– Это… это… безумие… это… – пробормотал он.

Стильман тем временем вынул обгорелую спичку.

– Вот одна из них, – сказал он, – я нашел ее в кадушке, где до сих пор лежит другая.

– Да, конечно, если вы сами ее туда подложили! – воскликнул овладевший собой гость.

Удар был сделан ловко, но Стильман его отпарировал.

– Да ведь они восковые, – сказал он, – таких в нашем поселке никогда не бывало. Я готов сейчас же подвергнуться обыску.

А вы?

Даже самые ненаблюдательные заметили, что гость вздрогнул при этом предложении и судорожно сжал кулаки. Аудитория, затаив дыхание, ждала его ответа, но он молчал, лишь подчеркивая безвыходность своего положения.

– Мы ждем, – вежливо сказал Стильман.

Молчание еще несколько секунд не прерывалось, а затем гость сказал сдавленным голосом:

– Я не желаю, чтобы меня обыскивали.

Этот ответ решил дело. Все кругом зашептались.

– Кончено! Теперь Арчи его проглотит, – сказал кто-то.

Никто, однако, не знал, что же теперь делать. К такому неожиданному обороту никто не был готов – рудокопы вообще не отличались опытностью в судебных делах и потому замерли, подобно сломанным часам. Мало-помалу, однако, механизм заработал – кучки людей по двое, по трое, пошептавшись между собой, стали высказывать различные предложения, из которых одно почти всеми было встречено одобрительно. Это предложение состояло в том, чтобы выразить убийце Бакнера общественную благодарность и отпустить его с богом на все четыре стороны. Более трезвые головы воспротивились, однако, такому простому решению вопроса, говоря, что болтливые обыватели восточных штатов, пожалуй, еще сочтут такое решение скандальным и поднимут шум из-за пустяков. Трезвые головы одержали победу, в результате чего все пришли к выводу: Фетлок Джонс должен быть арестован и судим.

Большинством голосов такое постановление было принято, и все очень обрадовались, поскольку на сегодняшний день делать было больше нечего, а между тем всем очень хотелось поскорее побежать на место катастрофы и собственными глазами убедиться в действительном существовании кадушки со свечкой и прочего. Однако не тут-то было. Сюрпризы еще не кончились, и закрыть заседание не удалось. Фетлок Джонс, который тихо плакал в уголке до произнесения вердикта об аресте, теперь вдруг заговорил.

– Не нужно, не нужно! – воскликнул он. – Не хочу я ни тюрьмы, ни суда! Повесьте меня лучше сразу! Все равно придется повесить по суду – меня ничто спасти не может! Он говорил правду, рассказал так, будто был вместе со мной и все видел. Не понимаю, как он мог узнать подробности, но передал их верно – и кадушку, и свечу вы найдете на своих местах. Да я и не отпираюсь – я убил Флинта! И вы бы его давно убили, если бы терпели от него то, что я терпел, будучи слабым, беззащитным подростком!

– Да еще служившим ему верой и правдой, – сказал Хэм Сэндвич. – Послушайте, ребята…

– К порядку, к порядку, джентльмены! – воскликнул констебль.

– Знал ли твой дядя, что ты затеял? – донесся голос из толпы.

– Нет, не знал.

– А ведь спички он тебе дал?

– Спички он дал, но он не знал, зачем они

мне нужны.

– Как же ты, отправляясь на такое дело, решился взять с собой его – известного сыщика?

Мальчик постоял немного в нерешительности, теребя свои пуговицы, а потом сказал застенчиво:

– Я хорошо знаю сыщиков, так как состою с ними в родстве. Если вы хотите, чтобы сыщик не раскрыл вашего дела, то возьмите его с собой.

Гомерический хохот, последовавший за этим наивным афоризмом, не развеселил, однако, самого несчастного мудреца.

IX

Из письма к миссис Стильман:

«Вторник.

…В ожидании суда Фетлок Джонс был заперт в пустой хижине. Констебль Гаррис снабдил его провизией на два дня, поручил ему стеречь самого себя и обещал наведаться, когда провизия кончится.

На другое утро человек двенадцать из нас помогали Хильеру зарыть его покойного приятеля, никем более не оплакиваемого Бакнера. Я играл при этом роль второго могильщика, тогда как первым был Самми. Мы уже завершали свою работу, как вдруг откуда-то появился хромой старичок в изорванном костюме и с потертым дорожным мешком в руках. При его появлении я сразу услышал тот запах, следуя за которым мне пришлось объехать весь земной шар! Вот она – цель моих многолетних преследований и объект сначала жестокой ненависти, а потом мучительного сострадания!

В одну минуту я оказался около него и положил руку ему на плечо. При этом путник тотчас же упал на землю, словно пораженный громом, а когда ребята сбежались, чтобы узнать, что случилось, он встал на колени, молитвенно сложил руки и, обращаясь ко мне, униженно попросил не преследовать его более:

– Вы охотились за мной по всему свету, Шерлок Холмс, – сказал он, – но я, ей-богу, никогда никому не причинил зла!

Уже по глазам было видно, что он сумасшедший. И это я свел его с ума, матушка! Разве только известие о вашей кончине поразило бы меня так, как я был поражен в ту минуту!

Ребята кругом обступили нас, подняли старика на ноги и утешали чем могли, говоря, что он теперь среди друзей, что они его никому не выдадут, будут о нем заботиться и повесят каждого, кто решился бы причинить ему вред. Право, грубые рудокопы становятся нежнейшими созданиями, если кто-нибудь сумеет пробудить в них хорошие стороны души! Совершенно как капризные и буйные дети. Никакие уговоры, однако, не помогали нам успокоить старика до тех пор, пока Фергюсон, опытный дипломат, не сказал ему:

– Если вы боитесь Шерлока Холмса, то можете вполне успокоиться.

– Почему? – живо спросил помешанный.

– Да потому что он уже умер.

– Как умер?! О, не шутите, пожалуйста, с таким несчастным человеком, как я! Неужели он умер? Скажите, ребята, по чести, не мучьте меня!

– Да уж будьте спокойны, не встанет! – сказал Хэм Сэндвич.

– На прошлой неделе его повесили в Сан-Бернардино, – добавил Фергюсон, – приняли за другого. Теперь вот каются, да ничего не поделаешь.