Погоня
Шрифт:
— По правде говоря, сударыня, — осторожно заметил Обрюта, — если уж выбирать из двух, я предпочитаю вас. Хотя ту, еще и не видел. Я вообще люблю малышей.
— О! — засмеялась Золотинка в лихорадке. — Хотенчика не проведешь красным платьем с галунами. Он выбирает душу.
Непонятно почему скривившись — как от горькой пилюли, — Юлий подкинул рогульку под потолок.
Обвиснув неряшливой привязью, хотенчик неуверенно закачался. Не выказывал он никакой резвости, не бросился стремглав к пигалику. И тут мелькнуло у Золотинки догадка, что трудно было иного
И легонечко тюкнул в оконце.
Тогда Золотинка перестала понимать что бы то ни было вообще. Сердце испуганно билось.
А щекастый, толстокожий малый насмешливо хмыкнул.
— Что у вас там за окном? — пролепетала Золотинка, едва владея голосом.
— Свинарник, сударь! — ответствовал Обрюта. — Он пустой.
— А дальше? — продолжала нести околесицу Золотинка.
— Лес.
— А потом?
— В лесу все равно свиньи, — вздохнул Обрюта.
Дальше Золотинка уж не решилась продолжать эту игру, но Обрюта и сам был малый не промах.
— А кроме свиней поджидает сейчас Юлия слованская государыня Золотинка. А еще дальше большое село Безуглянки, там поджидают государевы ратные люди. Они рыщут по всей округе, отыскивая пропавшую государыню.
— Я что-то не понимаю, — пробормотала Золотинка.
— Признание это делает вам честь, сударь! — бесстрастно отметил Обрюта.
Вдруг Юлий, словно очнувшись, порывисто кинулся к двери и рванул запор.
— Стереги пигалика! — бросил он на пороге и выскочил во двор.
— Придется, сударь, потолковать! — быстро сказал Обрюта, придерживая пигалика на месте, и устремился за князем.
Низкая широкая дверь осталась открыта, и Золотинка слышала Обрюту, который говорил «я сейчас за тобой, мой мальчик! Постой!» Юлий вскочил в дрожки. Обрюта однако не мог оставить пигалика одного, метнулся опять к крыльцу и остановился.
А Золотинка, потрясенная необъяснимым предательством хотенчика, медлительно приблизилась к окну. Рогулька настойчиво постукивала о пыльную слюду и неровный свинцовый переплет. Золотинка уж протянула руку, чтобы избавить хотенчика от бесполезных треволнений, когда передумала, прохваченная новыми сомнениями.
Не касаясь зависшего в воздухе хотенчика, она засветила Эфремон и провела им поверх палочки. Хотенчик вздрогнул и обвалился на пол замертво, как всякая другая деревяшка.
Свалился в обморок или, можно сказать, во внезапный обморочный сон. Желание Юлия заснуло в нем до нового пробуждения, которое зависело уже от волшебницы. Она торопливо замотала охвостье и спрятала палку под куртку. Тут как раз и заскочил в горницу несчастный от бездны хлопот Обрюта.
— Послушайте, маленький сударь, — заговорил он с ходу, — давайте по-хорошему. Придется во всем разбираться. Поэтому я свяжу вас до возвращения.
— Это бесполезно, — сухо возразила Золотинка. — Я умею развязывать узлы.
— Ничего, найдем управу, — не смутился Обрюта.
— Если вы действительно друг Юлия, вы должны были
Обрюта мгновение колебался.
— Поплева — названный отец Золотинки и мой добрый товарищ. Зимой он ходил в столицу…
Недоговоренное означало: и имел тайное свидание с государыней. Имел тайное свидание и что, не понял?
— Где он сейчас?
— Вы много от меня хотите, сударь, — возразил Обрюта.
— Я хочу видеть Поплеву. Все станет ясно после нескольких слов.
— Несомненно. Несомненно. Я понимаю. Вы хотите видеть Поплеву. Вероятно потому, что он очень далеко.
— Но где же он? Мне нужно его видеть! — возразила Золотинка. — Где Поплева сейчас?
— Дайте-ка лучше камешек. Что на руке, что светится. — Ступивши ближе, Обрюта выдвинул меч из ножен. Бдительный взгляд его не сулил ничего хорошего.
Через открытую на солнце дверь доносился, затихая, топот копыт и визг колес, это выкатился из ворот Юлий.
— Дайте камешек по-хорошему, — предупредил Обрюта. — Я, пожалуй, верну его, как только сумеем договориться. Дайте камешек и я устрою вам свидание с Поплевой. Постараюсь устроить.
— Простите, Обрюта! — возразила еще раз Золотинка. Некогда уж было размазывать. Она подняла Эфремон в лицо противнику — мгновенная, как молния, вспышка обожгла глаза. А Золотинка (вовремя зажмурившись) бросилась мимо застывшего в мучительном ослеплении человека. Она выбежала во двор — вскочил цепной пес, увернулась от какого-то парня с дубиной — в ворота — и в заросли.
Только ее и видели.
Когда Обрюта очухался и стал различать вокруг себя встревоженные лица, он успокоил работников, заверив, что они поступили правильно, отказавшись от погони за пигаликом, как дела безнадежного и небезопасного.
Сказать начистоту, Обрюта почувствовал облегчение, когда выяснилось, что неодолимые обстоятельства мешают ему заняться пигаликом и его россказнями. Не особенно сожалел он и о сиреневом камешке, который чудом только (полагал Обрюта) не попал ему в руки, ибо в противном случае пришлось бы ломать голову еще и над камешком.
А голова у Обрюты и без того болела. Пустившись в лес вдогонку за Юлием, — поспешной такой, недостойной положительного человека рысцой — Обрюта перебирал в уме оставшиеся на его совести заботы. После того, как две из них, как сказано, скоропостижно разрешились (камешек ускользнул, а пигалик убежал), оставалось малым счетом четыре или пять. Великая слованская государыня озаботила Обрюту сразу двумя задачами, одна из них состояла в том, чтобы достойно государыню приветить, вторая, чтобы незамедлительно ее сплавить. Нужно было подумать о безопасности Юлия — дума эта не выходила из головы Обрюты! — приискивать князю новое убежище, притом, что широкое распространение хотенчиков в среде всякого рода проходимцев делало простую перемену места мерой недостаточной и, может быть, запоздалой.