Пограничье
Шрифт:
— Не было, — я закончила умываться, и мы возвращались к повозке, — и что с того?
— Хранители не материализуются без причин, это во-первых. А во-вторых, их могут видеть очень и очень немногие. Ну, или те, кому они позволяют себя увидеть.
— И?
— И я не принадлежу ни к первым, ни ко вторым. Понимаешь теперь, какой это ангел?
— Двоечник? — я пожала плечами. Ну, не знаю я, как объяснить феномен Афиногена.
— Врун он, — категорично заявил Эро, с интересом наблюдая за тем, как я устраиваюсь возле Зойки.
Пауль полулежал на расстеленных на земле одеялах и наблюдал за плавными движениями женщины. Она стояла вполоборота к нему, лениво закинула руки за голову и вдруг распустила узел, в который изо дня в день стягивала свои волосы. Рыжая волна хлынула по плечам, ослепив на мгновение своим блеском, и замерла, заманчиво покачиваясь у бедер. У очень аппетитных, надо сказать, бедер.
— Поль... — мягко позвала она, и Эро забыл выдохнуть, потому что Сонья, не отрывая от него колдовских глаз, начала медленно-медленно расстегивать маленькие пуговички на своей блузке.
— Соня? — свой собственный голос показался хриплым и незнакомым.
— Ч-ш-ш! — она приложила пальчик к полным губам и качнула головой, а затем вернулась к пуговицам.
Кровь загустела и продвигалась по венам рывками, то отправляя сердце в сумасшедший бег, то почти останавливая его.
— Поль...
Легким движением отбросила блузку в сторону, оставшись в одной юбке, и Пауль рванул к ней, не выдержав этой медлительности и тягучести движений. Теплые руки покорно легли на его плечи, а губы прошептали, едва касаясь пульсирующей вены на шее:
— Я так хочу...
Пауль распахнул глаза. Звезды игриво подмигивали с ночного неба. Оливка сопела в своей корзине, цепко ухватившись за мягкое Зойкино ухо. Сонья и не думала устраивать никаких эротических шоу. Она мирно спала с другой стороны костра, и ей-то уж точно не снилось неприличных снов.
Откуда что взялось? Ведь никогда же, реально, никогда он не думал о ней в таком... ключе. Это первое. И второе. Как продолжать и дальше не думать ничего такого после подобных снов?
Сон был красочный и реальный, как картины Зиновия Лисовски.
Пауль мельком глянул на расслабленное тело под тонким одеялом и едва сумел побороть желание опуститься рядом с ней, прижаться, проверить, так ли мягки эти губы, как ему показалось во сне, так ли упруга грудь...
— Не фантазируй! — безжалостно оборвал себя тихим шепотом и рывком поднялся на ноги.
— Что случилось? — Сонья подорвалась, испуганная со сна, теплая и розовая, и...
Черт!
Пауль скрипнул зубами и почти бегом направился к ручью.
— Искупаться хочу.
Очень сильно! И удивленно приоткрытый
С разгона уперся руками в песчаный берег и сунул голову в охренеть какой холодный ручей. Зажмурился и с обратной стороны век немедленно нарисовались плавно покачивающиеся бедра и тонкие пальчики, медленно расстегивающие блузку.
Наваждение какое-то! А что? Может, и наваждение? Проклятый котяра вон уже два дня не появляется, а Пауль еще не выжил из ума, чтобы верить в байки о бескорыстных, неопытных, а главное, невнимательных, хранителях.
После мыслей о бескорыстности и неопытности в голове снова мелькнули красочным образом струящиеся по спине рыжие волосы и Эро, проклиная на чем свет стоит свое богатое воображение, снова склонился к ручью.
Склонился и замер, разом забыв о бедрах и пуговичках. Прямо перед глазами четким отпечатком в глинистой почве берега мелькнул след здоровенного волка.
«Или оборотня!» — метнулось в голове испуганно, и сыщик подскочил, стремясь как можно быстрее вернуться в лагерь. Правая нога предательски подкосилась, уводя молодого человека назад и в сторону, он взмахнул руками, пытаясь удержать равновесие, но все равно обрушился в воду вместе с небольшим куском берега.
Дух вышибло сразу, он вылетел из горла красивым многоэтажным слогом и умчался в звездное небо, распугивая ночных птиц.
— По крайней мере, одну проблему я точно решил… — проворчал сыщик, выбравшись на берег и рассматривая порванную снизу и доверху правую штанину.
— Но такими темпами к родному порогу я вернусь вовсе без штанов.
Вернуться бы только к этому порогу. Эро выдохнул раздраженно, отгоняя неприятные мысли.
Светлые эльфы — самый закрытый из всех закрытых народов народ. Поэтому ничего странного и необычного не было в том, что к полукровкам они относились, мягко говоря, снисходительно. Презрительные насмешки, язвительные комментарии, унизительные намеки — вот та особенная приправа, которая придавала детству Пауля исключительно горький привкус. Он стремился во всем быть лучшим. Он не останавливался на достигнутом. Он болезненно относился к каждой своей неудаче не потому, что обладал чрезмерно раздутым самомнением, а только для того, чтобы доказать им всем…
— Тридцать лет на носу, а я все что-то кому-то доказываю, — проворчал Пауль, выходя на полянку, где они разбили лагерь.
Стыдно. Неприятно. Противно, в конце концов. Тем более что он прекрасно знал: доказать эльфам их неправоту невозможно по определению. Упрямые, заносчивые, самовлюбленные…
— Когда ты говорил, что хочешь искупаться, я не думала, что в твои планы входила и постирушка, — вместо приветствия она протяжно зевнула и не забыла сладко потянуться, словно насмехаясь над его внутренними терзаниями. — Надо было предупредить, я бы тебе Оливкины пеленки отдала…