Пограничье
Шрифт:
Сначала это были редкие, едва различимые глазом снежинки, но с каждым мгновением они становились все крупнее, и вскоре прямо с потолка посыпались огромные мокрые хлопья.
— Что… ты… — прохрипел Вацлав Бадлон, выпуская из захвата своих пальцев шею Пауля Эро.
— Сонюш, не… — сыщик потянулся к своей жене, но она только покачала головой, а затем снежинки стали закручиваться в миниатюрные белые смерчи, суетящиеся у ног бывшего Стража.
— На этот раз я сама… — проговорила рыжая волчица, и изумленное лицо
Где-то далеко по-волчьи завыл ветер, вгоняя всех присутствующих в состояние тихого ужаса.
— Сама… — прошептала одними губами Сонья, вкладывая в заклятие все свои силы, всю ненависть, накопившуюся за долгие годы, весь страх, все обиды, боль и предательства. Она уже не знала, где начинается стихия, а где заканчивается, полностью растворившись в том, что сотворила по наитию и теперь не имела ни малейшего представления, как остановить.
— Кто-нибудь, сделайте что-то с окнами!! — ворвалось вдруг в сознание сквозь снежную вьюгу, и следом за этим:
— Соня!!!
— На… этот… раз… — прошептала, абсолютно ослепленная нестерпимой белизной, и окончательно растворилась в буране. Вместе c ним вылетела в окно, поднялась высоко над усадьбой, оглядела рассеянным взглядом всю Волчью долину вплоть до кромки видневшегося вдалеке Призрачного леса, взлетела к самой луне, заглянув в лицо кровавой Койольшауки. Богиня искривила полные губы в странном подобии улыбки и совершенно черным глазом заглянула мне в самое сердце.
— Что тебе нужно, дитя? О чем ты просишь? — спросила она, а я только моргнула растерянно, не зная, происходит это на самом деле или все только мой очередной немного бредовый сон.
— Я?
— Ты, — она устало вздохнула и опустила тяжелые веки. — Ко мне не приходят просто так. Проси, маленькая волчица, и я, может быть, услышу тебя.
А мне вдруг стало обидно. Я никогда и никого на полном серьезе ни о чем не просила. Я вовсе просить не умею. Нет у меня в организме просительного органа, умер он. Может быть, вместе с Ингрид, а может, еще раньше, в самом детстве.
— Я просто хочу покоя, — призналась я, едва сдерживая слезы. — Мира и тишины. Чтобы Павлик рядом. И Оливка. И чтобы больше никто не умирал. И чтобы не бояться рожать детей...
И вдруг, нелогично и противоречиво, неожиданно даже для себя спросила:
— Почему ты отвернулась от нас, кровавая?
Черные руки богини метнулись стремительными змеями и, грубо ухватив за волосы, подтянули меня вплотную к бледно-желтому лицу. Покровительница Лунных волков выглядела удивленной, но при этом заинтересованной, она внимательно смотрела на меня, снова и снова заглядывая в душу, а затем произнесла, дохнув свежестью ночного ветра:
— Это не я отвернулась от вас, девочка. Боги не меняются. Вечность для нас — как один миг...
Черным ногтем не больно царапнула мою скулу и неожиданно
— Хочешь стать Матерью нового рода?
Я честно попыталась качнуть головой, поэтому вскрикнула от боли, когда поняла, что Койольшауки все еще держит мои волосы.
— Не хочу, — прошептала я. — Жить хочу.
— Ну, так живи, ребенок! — рассмеялась богиня. — Забудь о прошлом и живи, рыжая волчица!
Она оттолкнула меня от себя, и я кометой вылетела в морозное небо, разрезая собственным телом звездную пыль, звенящую вокруг меня мелодичным звоном, так похожим на смех колокольчиков Койольшауки.
— Живи и будь той, кем тебе суждено.
Я повернула голову, чтобы в последний раз заглянуть в лицо кровавой богине, но не увидела ничего, кроме кромешной тьмы, тянущей ко мне горячие руки и зовущей болезненным жарким шепотом:
— Прошу!.. Ты убиваешь меня просто!
Мелодичный звон сначала трансформировался в дребезжание стекла, а потом пространство наполнилось голосами, криками и стонами. Кто-то требовал что-то сделать с окнами, кто-то ругался, обзывая меня нехорошими словами, кто-то рычал и клялся, что убьет любого, кто только посмеет переступить черту, а я открыла глаза и прохрипела:
— Павлик, когда мы уже поедем домой, а?
Тишина, последовавшая за моими словами, показалась мне зловещей. Я попыталась сесть, чтобы открыть большую площадку для обзора, и надежные руки ласково придержали меня за плечи, помогая подняться.
— Славная моя, ты очнулась? — выдохнул Пауль мне в ухо, кажется, немного испуганно, а когда я кивнула неуверенно, попросил:
— Тогда сделай что-нибудь со своей стихией, милая, а то, боюсь, от Волчьей долины останется одно воспоминание.
Я огляделась по сторонам и поняла, что мы больше не находимся в Зале предков, мы переместились в нашу с Павликом спальню. И спальня эта пребывала в жалком состоянии. Окна распахнуты и лишены стекол, деревянные перекошенные створки суматошно колотятся о стены, словно несчастная игрушка безумного ветра, что врывался в дом языками холодного колючего снега.
Дверь тоже выломана, но, судя по тому, как выглядят обломки, ломал ее не ветер, а кто-то со стороны коридора. И этим кем-то, судя по всему, был Юлкин вспыльчивый старший брат Сандро.
Волчок-младший стоял в дверном проеме, а прямо перед ним, напуганный, но злой, как черт, приняв угрожающую позу, горбился мой подопечный, названный племянник и по совместительству единственный сводный брат, глава клана Лунных волков шонаг Ларс Волк.
— Что здесь происходит? — растерянно оглядываясь по сторонам, спросила я, и немедленно ставни, жалобно скрипнув, замерли, потому что снаружи кто-то взял и выключил ветер.
— Уф, — выдохнули одновременно Павлик, Ларс, Сандро и еще кто-то невидимый мне, но находящийся в коридоре.