Пограничье
Шрифт:
Об этом, конечно, никто никому ничего не сказал. Никто схватил листья в охапку и понесся дальше, опережая ветер, свои мысли и солнечные лучи. Понесся, понесся, но перед входом во двор эфората свернул направо, поднырнул под балкон с тыльной стороны здания, молясь мысленно и тихим шепотом, чтобы не встретить никого, чтобы прокрасться до заветного окошка незаметно, взлететь легко на террасу, без труда подтянувшись на руках и зажав корзину с «кабаной» в зубах, перекинуть ногу через резные перила и довольно замурчать, обнаружив, что балконная дверь только прикрыта,
Пауль прокрался в комнату, на миг запутавшись в голубоватых прозрачных шторах, и замер с колотящимся сердцем.
Она спала. Простыня нежного персикового цвета сползла, наглым образом демонстрируя любому желающему мягкий намек на грудь — повернись! повернись! — восхитительные ямочки внизу позвоночника, легким подъем и... И Павлик зажмурился, шумно втянув воздух трепещущими ноздрями, склонился над постелью, вдыхая притягательный женский запах, и резко отшатнулся, заметив, как дернулся симпатичный носик, украшенный тремя веснушками, которые уже давно-давно хотелось обцеловать.
Поставил корзину с листьями на прикроватную тумбочку, подождал с минуту, пока дыхание спящей выровняется, и неслышно скользнул в ванную комнату. Спасибо местным тритонам за их природную любовь к воде, потому что в казарменном общежитии ванная комната была в каждой спальне.
Долго стоял под шумными дождиком и, глядя в потолок, размышлял над тем, почему он дожил до тридцати лет, а так толком и не знает, как именно подогревается вода в водопроводе. Потом брился и фыркал усиленно и громко, надеясь, что к его возвращению в спальню Соня проснется. Обернул бедра мягким махровым полотенцем и вернулся в комнату, чтобы обнаружить, что любимая — что уж врать себе-то? — да, любимая женщина спит все в той же позе.
Порозовевшая от сна щека прижалась к тыльной стороне левой руки и Пауль, к своему стыду, не мог оторвать глаз от аккуратных пальчиков с ногтями, выкрашенными в розовый цвет. От пальчиков! Черт!
Он вытянулся на крае кровати и замер, почти разучившись дышать.
Сонья была так спокойна, так нежна... Он не в первый раз наблюдал за ней спящей, но никогда, кажется, она не была так хороша, как в это утро, почти превратившееся в обед. Он легко подул на волосы, упавшие на ее лицо и прошептал:
— Эй, Соня! Ты спишь, что ли?..
Она ничего не ответила, и Павлик осторожно подвинулся, укладываясь удобнее. В конце концов, проспать вторую половину дня рядом с нежным теплым телом под боком — это не так хорошо, как совместная баня, но тоже очень приятно.
Я честно думала, что после интенсивного прощания с Павликом и всех намеков на продолжение, заснуть совершенно точно не получится. Однако усталость, накопившаяся за тяжелый день, который начался еще в прошлом веке, кажется, дала о себе знать. И отключилась я, по-моему, еще в процессе приготовления ко сну, потому что момента, в котором я озаботилась бы отсутствием на мне ночной сорочки, я банально не помнила.
Сон был мягкий и сказочный, восхитительный, как снег в ночь Разделения миров, только теплый. И с убийственным
— Милая, что ты творишь?
Сон рассеялся, словно его и не было, а я обнаружила себя, лежащей в кровати рядом с Паулем Эро.
Нет, не так. Я обнаружила себя лежащей в кровати Пауля Эро, собственно, на Пауле Эро. Весьма удобная грудная клетка ходила ходуном, а на напряженной шее, по которой я так опрометчиво водила носом в поисках источника мятного запаха, бешено пульсировала темно-синяя жилка.
Я сглотнула и испуганно воззрилась на своего соседа по постели.
— Не хотел тебя пугать, — все так же хрипло поделился Павлик, а я не успела возразить, что не испугалась, — но если ты будешь продолжать в том же духе...
Его зрачки расширились, полностью заполнив собой голубую радужку, а руки очутились на моих боках, погладили кожу, остановились под мышками и без труда подтянули меня вверх. И да, тактильные ощущения не подвели и то, что касалось моего живота, весьма однозначно намекнуло мне, что произойдет, если я продолжу.
— Я... — голос осип до громкого шепота, а Павлик улыбнулся и перебил меня, лаская спину кончиками пальцев:
— Как понимаешь, я не против этой внезапной, но весьма приятной атаки, осталось только выяснить, против ли ты...
Пауль запустил правую руку в волосы на моем затылке, сжал пальцы, почти невесомо царапнув кожу, и немного повернул мою голову, прицеливаясь для поцелуя.
— И прежде, чем ты ответишь, — он упрямо продолжал шептать, даже когда его губы уже фактически прижались к моим, — хочу предупредить. Вряд ли я переживу твой отказ. И моя смерть будет целиком на твоей совести.
В совершенно пьяных от страсти глазах я не заметила и следа веселья, а потом он меня поцеловал, и я поняла, что, в принципе, он и не ждал ответа. Потому что ответ мог быть только отрицательным, а раз я до сих пор не нашла в себе сил произнести хотя бы слово, значит слова не нужны, значит все понятно без них.
Этот вид поцелуев мне тоже понравился. И это все остальные были «тоже», а этот — единственно верным и правильным, когда тело к телу, когда кожей чувствуешь биение чужого — родного! — сердца. Когда горячие ладони неторопливо направляют, лаская. И ты не боишься, и не ожидаешь боли и унижения...
— Дыши, — Павлик оторвался от моих губ, словно понял, о чем именно я подумала в тот момент.
Я попробовала рассмеяться или хотя бы вздохнуть, но вместо этого хрипло всхлипнула, и в тот же миг мужские губы прижались к моим, чтобы попробовать на вкус мой стон. Мой подбородок. И шею...