Пограничная крепость
Шрифт:
С этими словами Консерватор опустил руку в карман и вынул большой флакон очень дорогого одеколона.
– Это вам на посошок, - улыбнулся он, вручая эликсир Фролу Захарьевичу. У хозяина затряслись руки, а по щеке побежала благодарная слеза.
Минус Первый зарделся от гордости за собственное благородство.
– Которые тут ваши?
– он пнул ногой сплетение хрипящих и стонущих тел.
Ему не ответили. Дедуля презрительно поджал губы, а Де-Двоенко, белый от бешенства, стоял соляным столбом.
– Я и сам вижу, - Консерватор указал
– Это посторонние, из земного ведомства. Прикажите вашим людям вышвырнуть их к дьяволу.
Спецназовцы, которые и сами чувствовали себя с похмелья во чужом пиру, непонимающе уставились на майора.
– Выполняйте, - произнес тот еле слышно.
Двое, охранявшие до того Цогоева, который пребывал в полубессознательном состоянии, ухватились за ботинки и манжеты.
– Отлично, - похвалил их Минус Первый, все более входя во вкус. Он обнаглел настолько, что даже позволил себе погладить будтовского кота, и тот свирепо заворчал.
– Видите, Спящий, наше дело правое. Не иначе, как сам Господь помогает нам.
Будтов молчал. Новое, оправившись от недавнего удара, наверстывало упущенное. Глаза Захарии Фролыча остекленели; воздушные слои, прилегавшие непосредственно к его телу, стали подрагивать и наполняться слабым, но истинно мистическим сиянием.
Засаду Дудина вышвырнули на лестницу. Оставшиеся агенты, растревоженные милицейскими сапогами, начали садиться. Они держались за головы и мутно смотрели на стоявших, не понимая, кто за кого.
Фрол Захарьевич напитывался парфюмом и оживал на глазах.
– Тут ватерполо смотрел, - сказал он словоохотливо.
– Вы знали, что ватерполисты хватают друг друга за яйца? Вот знайте.
Минус Первый заметил Цогоева.
– У вас найдутся какие-нибудь служебные бланки?
– вежливо обратился он к Де-Двоенко.
– Например, протокольные?
Майор беспомощно взглянул на дедулю. Тот плюнул и обреченно приказал:
– Дай.
– Нет-нет!
– Минус Первый выставил ладонь. Ему захотелось окончательно унизить противника.
– Мне ничего не надо. Это ваше прикрытие, вы и займитесь. Напишите ему вольную или что там у вас положено. Мол, не имеете претензий и отпускаете на все четыре стороны. Пусть распишется и уходит. Впрочем, я не думаю, что он успеет добраться до дома, - и Консерватор бросил оценивающий взгляд на раздувавшегося Спящего, который стал похож на куколку, готовую разрешиться от непосильного бремени.
Де-Двоенко передернуло. Он не посмел возразить, порылся за пазухой, извлек мятый лист и торопливо написал несколько слов. Потом подошел к Цогоеву, присел на корточки и лично снял с задержанного наручники.
– Распишитесь, Цогоев, - процедил майор.
– Вы свободны. Распишитесь и уходите. Чем меньше останется народу, тем проще будет решать проблемы.
Цогоев вцепился в ручку и расписался, разрывая бумагу пером.
– Возьмете с собой в преисподнюю?
– осведомился майор, помахивая протоколом.
– А что вам остается, кроме как
– Оставьте себе. Покажете в райских кущах.
Он остановился перед Дашей Капюшоновой:
– Выражаю вам свои искренние соболезнования. Наши планы рухнули. Мы рассчитывали на постепенное развитие событий, на эволюцию... Но увы! Вам не суждено насладиться преимуществами здорового быта.
Даша плюнула в его торжествующее лицо.
Минус Первый обмакнул палец в плевок и задумчиво пососал.
– Какая женщина!
– пробормотал он, качая головой.
– Нет - что бы ни говорили, а во Сне тоже бывали находки.
Де-Двоенко, наблюдая за происходящим, чувствовал неладное. Что-то не сходилось, где-то открылся изъян. И дело было не в том, что все и вся вот-вот отправится под откос. Этим, конечно, предполагались разные странности, но майора беспокоило нечто другое, неуловимое. Произошло что-то такое, чего никак не могло произойти. И он никак не мог сообразить, что именно. Взгляд Де-Двоенко встревоженно бегал по комнате, прицениваясь к каждой мелочи. И вдруг майор понял: руки!
– Цогоев!
– позвал он севшим голосом.
– Покажите ваши руки!
Цогоев не ответил. Он растирал запястья и смотрел в пол.
Минус Первый отвлекся от сладкого плевка и нахмурился.
– В чем дело, коллега?
– спросил он подозрительно.
– Какие руки?
Взволнованный Де-Двоенко отмахнулся. Откуда Консерватору было знать, что Цогоев не мог - физически не мог - расписаться! Для этого, как уже говорилось, требуются пальцы. Хотя бы два. Но после того, как задержанный погостил в милиции, пальцы его сделались непригодными к письму. Если быть честным до конца, то пальцев вообще не осталось.
Но теперь они были!
– Посмотрите на его руки, - прохрипел Де-Двоенко, потрясенный новой догадкой - страшной и ослепительной.
– А что с его руками...
– начал Минус Первый и прикусил язык.
Цогоев вскинул голову. В глазах его бушевало негодование.
– Сей мир жесток к посланникам Создателя, - заметил он строго, и тон, которым это было сказано, не предвещал ничего хорошего.
– Мне было больно. Слепцы! Вы погрязли в интригах. Но Ревизору ничего не стоит обновить плоть, коль скоро плоть пришла в негодность. Ревизору под силу даже воскреснуть. Поднимитесь над суетой и посмотрите, кто у порога.
Минус Первый проследил за пальцем Цогоева и выронил пистолет.
– Ревизор - это всегда серьезно, - напомнил ему Волнорез, заполнивший собой дверной проем.
– Гораздо серьезнее, когда Ревизоров - два.
Глава 11
Вова-Волнорез вдвинулся в комнату.
– Сворачивай базар, - он хмуро, исподлобья посмотрел на Консерватора. Ты попал, конкретно попал.
– И не только базар, - добавил Цогоев, показывая на Будтова. Затормози его.
Воздух вокруг Захарии Фролыча пузырился и играл красками. Спящего окутывала семицветная аура, похожая на праздничный саван.