Пограничные зори
Шрифт:
Шаров и Булатов почти не спали. Где же караван? Неужели он действительно прошел мимо, не заметив дыма сигнальных костров?
На седьмой день пути запас воды в отряде иссяк. Каравана все не было…
«Ах, сейчас бы хоть один, только один глоток воды!..» Булатов почему-то вспомнил поход самонадеянного царского генерала Маракозова через Каракумы в Хиву. Генерал хвастливо уверял, что пустыня страшна лишь для трусов, и отправился в путь с запасом сушеной капусты, лимонов и коньяка, без достаточного количества воды. Две тысячи солдат и пять
На восьмые сутки еще одна беда обрушилась на отряд: прервалась радиосвязь с Джураевым.
Весь вечер радист выстукивал на ключе:
«Пятерка, Пятерка, слышите меня? Отвечайте! Я — Тройка! Настраивайтесь! Раз, два… Пятерка, слышите меня?..»
В отряде уже все спали, кроме часовых, а Шаров и Булатов все еще сидели около радиста и ждали. Но рация джураевского отряда не отвечала. Что же случилось с Касымом? Может, у него испортилась рация? Хорошо, если так, потому что молчание пятерки могло означать и гибель отряда. Неужели осторожный, расчетливый Джураев ввязался-таки в бой с бандой?
С восходом луны Шаров приказал поднять людей, и отряд продолжал свой путь на северо-восток.
Луна взошла мутная, подернутая серой пеленой — предвестие бури.
Сначала тихий, ветер часам к семи утра набрал силу. Барханы закурились. Все кругом стало желто-серым, зыбким, тонкое скрипучее пение песков не предвещало добра. Часам к девяти совсем потемнело. Столбы взметенного ветром песка, покачиваясь, поднимались выше барханов и стремительно перемещались.
Свист ветра заглушал все звуки. Песок не сыпался, а лил и хлестал сверху, с боков — отовсюду.
Люди и лошади легли, прижавшись друг к другу. Нельзя было не только поднять головы, но даже глубоко вздохнуть.
Буря бушевала чуть ли не целые сутки, и когда унеслась на запад, Шаров пошел по компасу к колодцу Бурмет-Кую в надежде найти караван. Каравана там не было, а вода в колодце была соленая. Возможно, караван и останавливался у Бурмет-Кую, но, обнаружив в колодце воду, непригодную для питья, отправился дальше…
Так они потеряли друг друга в центре великой пустыни — отряд пограничников и караван с драгоценным грузом воды и фуража. Тщетно через каждый час пути зажигал Шаров новые и новые сигнальные костры.
На другой день отряд подошел к Бак-Кую, В колодце валялся дохлый верблюд.
Установили рацию, опять вызывали Джураева, и опять Пятерка не отвечала.
Булатов и Шаров стояли на гребне высокого бархана.
— Ты видишь? Видишь? — быстро заговорил Булатов. — Вон там, вдали, озеро! Вон за теми кустами, за саксаулом!
Вдали не было ни озера, ни кустов. Всюду вздымались только желтые гигантские волны песка. Горизонт струился, и в знойном мареве измученный жаждой человек мог видеть озера, реки, города…
Отряд двинулся к третьему колодцу.
…Достигнув дна и освободившись от веревки, которую тотчас вынули, Булатов присел на корточки и ощупал дно по окружности: сухой песок.
Постепенно
На дне колодца было душно, но зато не так жарко, как наверху. Булатов даже порадовался тому, что спустился сюда, и, дожидаясь Киселева с Никитиным, стал насыпать саперной лопатой в ведро песок. Раз, два, три… И вдруг лопата уперлась во что-то твердое. Опять басмачи сбросили в колодец дохлого верблюда? Но почему же не пахнет падалью?
С ожесточением копая, Булатов вспомнил все дни тяжелого перехода по пустыне и вчерашний мираж. Как реально виделось озеро!
В колодец спустились Киселев и Никитин. Втроем они откопали колоду, служившую прежде для водопоя, — о нее и ударилась лопата Булатова.
— Басмачи постарались! — зло сказал Киселев. — Их работа…
Спустя тридцать минут Киселева и Никитина сменили Сахаров и Садков.
Рядом с колодцем, на поверхности, медленно рос холмик песка, смешанного с углем и золой давних костров. К исходу второго часа неимоверных усилий песок в ведре чуть-чуть повлажнел, а еще через полчаса, когда песок вытряхивали на землю, он уже сохранял форму ведра.
Радостное волнение охватило лагерь. Обессиленные жаждой люди подползали к колодцу. Некоторые поднялись и стали оттаскивать песок от сруба. Лошади, чуя влагу, поворачивали головы в сторону колодца, неторопливо ржали.
«Вода будет», — написал Булатов на вырванном из блокнота листочке и послал записку наверх Шарову.
— Скоро пойдем на поиски Джураева! — громко объявил командир бойцам. «Только где же его искать?» — с тревогой подумал он про себя.
Прошло еще минут двадцать, однако песок, вытряхиваемый из ведра, почему-то опять начал рассыпаться. Ислам пощупал его, сокрушенно покачал головой.
— Снег таял, в глубину ушел.
Объяснение было правдоподобным, но до чего же не хотелось его принимать! Измерили веревкой глубину колодца: тридцать один метр. Шаров знал, что в здешних местах средняя глубина колодцев — тридцать девять, и запросил секретаря партбюро:
— Стоит ли дальше копать?
— Без воды не поднимусь! — ответил Булатов.
У него кружилась голова, он едва держался на ногах, но его не покидала уверенность, что воду добудут.
— Командир сказал, чтобы вы поднялись наверх, — передал Булатову вторично спустившийся в колодец комсомолец Никитин.
— Скажите, что чувствую себя хорошо, — хрипло ответил Булатов. Время от времени он садился, подогнув ноги, чтобы не мешать товарищам, и несколько минут сидел так, не чувствуя тела, упрямо твердя себе: «Добудем воду, добудем!»
Еще полчаса прошло, и еще полчаса, а песок все был такой же — сыпучий.
«Кто это так тяжело дышит? — подумал Булатов, прислушиваясь. — Неужели я сам?»
— Пятерка все не отвечала, — сказал ему парторг второго эскадрона Киселев. — Лошадям плохо, многие полегли.