Пограничные зори
Шрифт:
И Старик рассказал нам, как он хочет это сделать.
Уже несколько месяцев гонялся Старик за Шайтан-беком, Они хорошо знали друг друга, хотя никогда не виделись. Шайтан-бек хитрил и путал следы, а Старик гонялся за ним, и распутывал петли его следов, и без устали преследовал банду. Шайтан-бек прилагал все силы, чтобы не встречаться со Стариком, а Старик всеми силами добивался этой встречи. Одолеть Шайтан-бека было делом нелегким. Мы все это хорошо знали. Но так же хорошо мы знали, что невозможно переупрямить нашего Старика. В последний раз
Старик хорошо знал привычки Шайтан-бека и решил, что после налета на тринадцатую заставу Шайтан-бек поведет свою банду в другое место, где его не должны бы ждать.
Очевидно, он выберет путь по долине. Там-то и решил Старик сосредоточить главные силы.
Ну, на совещании длинных разговоров не было, потому что мы, командиры, и так очень хорошо все знали. Пожалуй, сын Старика один не знал всех подробностей, но он молчал и ни о чем не спрашивал.
Старик отдал последние приказания и уже в самом конце сказал, что вместо Петрова на тринадцатую назначается Тарасов-младший.
Помню, я подумал, что похоже, будто Старик действительно хочет уберечь своего сына: всем нам передалась уверенность, что Шайтан-бек пойдет где угодно, только не через участок тринадцатый.
Уже брезжил рассвет, когда кончилось совещание. Собираться нам было недолго. Солнце еще не поднялось, а все мы уже разъехались из отряда.
Мне было поручено командование маневренной группой. Свой полуэскадрон я должен был вывести на левый берег ручья, у края долины, там в засаде дождаться басмачей и, пропустив голову банды мимо себя, ударить во фланг.
План Старика заключался в том, чтобы захватить Шайтан-бека в кольцо.
Вот, значит, поднял я бойцов по тревоге, и в сумерках мы выехали за ворота.
Было еще прохладно, и пыль прибило росой.
Минут через десять догнали двоих всадников. Это оказался сын Старика с коноводом. Они ехали шагом. Завидев меня, Тарасов сдержал лошадь и, когда я поравнялся с ним, поехал рядом.
— Я поджидал вас, — сказал он. — Нам ведь по дороге.
Я посмотрел на него и вижу — он улыбается, и глаза у него сверкают, и весь он просто ходуном ходит от возбуждения. А он говорит:
— Знаете, дождался я все-таки первого боя. Ведь бой будет сегодня. Я, — говорит, — чувствую: обязательно бой будет, именно сегодня.
Хотел я ему сказать, что если и будет бой, то ему в нем не участвовать, потому что через тринадцатую заставу басмачи не пойдут, но промолчал. Очень уж веселым он мне показался в то утро, и я решил не омрачать его радости.
А он говорит:
— Вы представить себе не можете, до чего мне хорошо сегодня и легко как-то! Места эти, — говорит, — просто удивительно до чего мне нравятся.
И правда, красиво показалось мне вокруг. Солнце из-за гор еще не встало, но розовое небо светилось, и вспыхивали
Мне трудно это объяснить, но мальчик, ехавший рядом со мной в парадной своей гимнастерке, в ремнях и в лихой фуражке, ловкий и складный, на небольшой гнедой лошади, весь он, всем своим видом и всем, что он говорил, как-то очень подходил к ясному утру.
Мальчик, знаете, был взволнован. Молодой ведь он был, да и всегда какое-то особенное чувство овладевает человеком в утро перед первым боем. Это я часто замечал.
Хотелось мальчику говорить и говорить. Что называется, душу раскрыть хотелось, но дороги наши расходились, и я попрощался с ним. Он улыбнулся, протянул мне руку. Таким я его и запомнил: с мальчишеской ласковой улыбкой, на гнедой лошадке, освещенного розовыми лучами.
На прощанье он сказал мне:
— Всего хорошего. Я уверен, именно сегодня будет бой. Увидимся ли?
Я ответил:
— Конечно, увидимся! — Крикнул моим бойцам: — Марш, марш! — И мы понеслись по дороге. На повороте я оглянулся. Сын Старика скакал галопом, легко нагнувшись вперед и коротко подобрав поводья.
Свой полуэскадрон я привел к ручью, мы расположились в засаде и, скрытые глубоким оврагом, стали ждать. Басмачи могли появиться в любую минуту, мы к этому были готовы.
В полдень на автомобиле приехал Старик. Он был спокоен и весел, шутил с бойцами и сказал мне, что сегодня Шайтан-бек не уйдет от нас.
У бойцов настроение было хорошее, все по-прежнему ждали банду с минуты на минуту, но никаких признаков басмачей не было.
Старик уехал на двенадцатую заставу. Эта застава стояла в долине, и мимо нее должен был пройти Шайтан-бек.
Солнце поднялось высоко, стало нестерпимо жарко, и бойцы начали нервничать.
Часа в два снова приехал Старик. Он был весь в пыли, но веселый и спокойный.
— Ничего, ничего, — сказал он. — Выдержка, выдержка и еще раз выдержка. Шайтан-бек, старая лисица, догадался, что мы его ждем, и он тоже ждет, он ждет, пока мы устанем от нетерпения и от проклятой жары.
Никто не знал привычек басмачей так хорошо, как наш Старик.
Мы изнывали от жары, воздух был похож на расплавленный металл, и трескалась земля, и вода в ручье напоминала жидкое масло. Было тихо. Так тихо, будто все умерло, даже цикады перестали трещать. Нам казалось, что жара уж больше не может усиливаться, но становилось все жарче и жарче. И вот наконец-то в мертвой тишине мы услышали топот копыт, и дозорные наверху, над оврагом, увидели всадника. Красноармеец прискакал с двенадцатой. Почти обезумевший от жары, он доложил, что банда Шайтан-бека перешла границу и движется по долине. Доложив, красноармеец лег на живот возле ручья и погрузил голову в теплую воду.