Похищение Адвенты
Шрифт:
— Гр-р-р?
— Да, все твое, ешь, — махнул рукой киммериец, устраиваясь полулежа на расстеленной мехом вверх кожаной куртке.
Некоторое время в ночной тишине слышен был только треск костра да чавканье и урчанье Майло, чье лицо в бликах пламени казалось варвару еще страшнее: чуть не каждый миг оно непроизвольно искривлялось все той же злобной гримасой, а меж длинными белесыми ресницами горели красные волчьи огоньки, словно искорки случайно запрыгнули в зелень его глаз, да так и остались там… Закончив трапезу, он схватил кувшин с пивом и живо выхлестал остаток, при этом вылив на себя чуть не с половину, чем раздражил и без того
— Спать ложись, — буркнул варвар, вытряхивая из мешка шерстяное покрывало и швыряя его товарищу. — Только подальше от меня.
Майло кивнул, поднял покрывало и удалился с ним вглубь орешника, шагов за двадцать от варвара и костра. Вне дома он передвигался на удивление неуклюже — ноги его заплетались и подворачивались, будто состояли не из костей и мышц, а из тряпок.
— Тьфу! — в сердцах сплюнул Конан, приподнимаясь на локте. — А если я скажу тебе спать на дереве, ты полезешь? — крикнул он вслед и с интересом стал ждать ответа.
— Гр-р-р! Гр-р-р-р! Гр-p! — немедленно раздалось из кустов гневное рычание Майло, но сам он так и не появился.
Тогда киммериец решил вернуть его к костру иным способом.
— Слушай, приятель, — начал он неспешно и негромко, будто говорил сам с собой. — А что, сестра твоя Адвента и впрямь добра и красива?
Волоча за хвост покрывало, Майло вышел из орешника. Конан еще раз подивился его походке: обладая телом гибким и подвижным, а зрением кошачьим, двигался он как слон — не обходя преграды и круша по пути всю мелочь типа кочек, травы и веток. Так и сейчас: он своротил целый высохший куст, на вершине коего висело старое гнездо, и даже того не заметил. Приблизившись к товарищу на пару локтей, он присел на корточки и приложил руку к щеке, показывая свое восхищение добротой и красотой Адвенты.
— Ы-ы-ы… — судорожно кривя губы, промычал он, доверчиво глядя на киммерийца зелеными глазами, в коих уже не было красных угольков, а черной полоскою отражалась только тень ветви.
— Нергал тебя разберет, парень, — пробормотал Конан, отводя взгляд. — Сколько живу на свете — таких не видал…
Но Майло, кажется, вовсе не интересовало мнение варвара на его счет. Он хотел говорить об Адвенте.
— Ы-ы-ы! Ы-ы!
— Проклятие! — разозлился Конан. — Да что я знаю о ней? Только то, что твой отец рассказал…
— Ы-ы-ы… — замотал головой Майло.
— Вот именно! Он ее помнит шестилеткой, а сейчас ей сколько? Как мне — двадцать почти! — Варвар помолчал, с нарастающим раздражением слушая сопение спутника рядом и ругая себя за то, что не оставил его спать в орешнике. — Все прошлое — вздор и бред, забудь об этом, — наконец сказал он, снова укладываясь на куртку. — Надо думать, как вытащить девчонку отттуда… Хон Булла что-то толковал о двойнике. Мол, ублюдок Тарафивелло создал такую же Адвенту…
Майло хлопнул себя по колену.
— Родинка на левой коленке? И что? Откуда ты знаешь, что двойник без родинки? Нет, парень, сейчас об этом без толку говорить. Поглядим на месте…
Он умолк, уставившись в тьму небес, как будто выбирал из тысячи звезд одну — ту, которая укажет ему путь и осветит его… Сон не приходил; мысли были просты и ясны и не тревожили сердца, не задевали даже тех тончайших струн души, что настроены воспринимать будущее; в груди юного варвара царил полный покой, как в ночном городе, все ворота коего закрыты железом, а на углу каждой улицы стоит дозорный.
— Ты не спишь еще? —
Майло не спал. Он смотрел в том же направлении, что и Конан только что: на звезды, беспорядочно налепленные на черную ткань неба. Но в его взгляде была такая пустота, что в ней даже не отражались белые блестящие точки этих звезд — когда он опустил голову и варвар смог увидеть мертвые зеленые глаза, он едва не прогнал его от себя вовсе, как поступил бы с нелюдью. Но потом чутьем своим, всосанным с молоком матери, впитанным из самой земли, понял, что сие есть всего лишь предощущение скорой смерти, каковая и должна была настигнуть товарища его не далее как через половину луны… Нет, хон Булла напрасно верил в милосердие старой карги…
— Ты что-нибудь знаешь о прагиллах? — угрюмо спросил Конан, не желая смотреть в эти глаза, а потому снова ложась на спину.
— Ы-ы-ы! — утвердительно промычал Майло, холодными пальцами осторожно трогая Конанов локоть — так он просил поглядеть на него.
— Ну? — привстал варвар. — Знаешь, но не можешь сказать? Клянусь Кромом, парень, если не пробовать, так ничего и не получится. Ты…
— В-в-ос… ос-т-ток-х… — выговорил Майло, от усердия едва не вывернув челюсть.
— Живут на востоке, в городе Прагьяндо, — нетерпеливо закончил за него Конан. — Я тоже об этом слышал. А еще что?
— Об-р… о-о…
Увы, как Майло ни старался, больше он ничего не сумел сказать. Варвар разочарованно сплюнул, лег на бок и закрыл глаза.
— Ложись спать, — проворчал он спустя несколько мгновений, не слыша никаких звуков движения товарища. — С той стороны костра…
После беседы у подножия Карпашских гор спутникам более не удавалось поговорить: с рассвета и до самой темноты стремили они своих лошадей на восток, останавливаясь только на ночь и только на постоялых дворах — народу там всегда было вдоволь и никто не рассматривал Майло в упор, так что он вполне мог сойти за приличного человека. Тем не менее, лишь на шестой день пути они переехали границу Заморы и Турана, проходившую по хвосту Кезанкийских гор.
С первых же шагов по туранской земле, еще влажной после недавнего дождя, спутники ощутили величие простора ее, покрытого сплошь зеленым шелковым ковром молодой травы. Посреди бескрайней равнины тянулась широкая ровная дорога, похожая на оборвавшийся и потухший солнечный луч, и по ней-то во весь опор понеслись каурая и вороная, обгоняя скорую ночь и слабый ветер.
Небо только начало темнеть, когда огромная империя явилась им в лице хозяина трактира у дороги. В отличие от худосочных заморийцев сей почтенный муж был румян и толст и всеми подбородками, всеми щеками своими излучал добродушие и гостеприимство. Однако за постой и ужин он — ласково улыбаясь — потребовал не два золотых, как платили путешественники в Заморе, а все пять, чем привел экономного Майло в ярость. Рыча, он кинулся на толстяка, зубами норовя вцепиться в его шею, а цепкими пальцами выдрать черные завитушки с висков. Несчастный пронзительно завизжал, прощаясь с жизнью, ибо странный гость вмиг прокусил первую складку жира и уже ухватил вторую, но тут вмешался варвар. Отшвырнув товарища в сторону, он достал из кошеля хона Буллы (уже почти пустого) три золотых и сунул их оторопевшему и слегка побледневшему хозяину, обещая на обратном пути отдать остальное и заранее не собираясь обещание выполнять.