Похищение Черного Квадрата
Шрифт:
— Вы, Петелин, оплатите мне ремонт, а я вам куплю новый замок. Вы меня уже четвертый раз заливаете.
Игоряшка скрылся в квартире, а через распахнутую, вырезанную дверь было слышно:
Ты что натворил?
Ничего.
Кто квартиру залил? Зачем раковину заткнул?
Это не я.
А кто? Давай его сюда!
Это ты, Игорь. Ты кран забыл закрыть, когда уходил. А губка сама сползла и дырку заткнула.
А ты что? Не мог завернуть кран?
А я думал — так надо.
Мы вызвали лифт и спустились вниз.
Когда мы проходили возле школы, мимо нас промчался Бонифаций. Он не стал тормозить, только крикнул на бегу:
Я домой! Нас залило из верхней квартиры! Позже позвоню!
Тебе звонил Бонифаций… То есть, я хотела сказать, Игорь Зиновьевич. Напомнил, что завтра вы едете в Малеевку. Алешку возьмете?
Попробуй его не возьми.
Я сказал Алешке, чтобы он не приставал ко мне с вопросами, и сел за уроки. Но ничего не лезло в голову. Я думал о том, какая она странная, эта история с Ростиком.
С одной стороны — его похитили.
С другой стороны — он не делает попытки удрать. Уж Ростик-то смог бы.
С третьей стороны — похитители не требуют никакого выкупа. Может, они ждут, когда вернутся с гастролей его дрессировщики… То есть, я хотел сказать, родители. Подзаработали в Америке деньжат — можно и потрясти их немного. Но тогда зачем они украли Ростика заранее? Лишние хлопоты: корми его, охраняй, приглядывай. Да и милиция может заинтересоваться. А также бабушка и школа.
Загадочная история.
И что это за слова: «Сильно не корми его, а то не поместится»? Где не поместится? В Игоряшкиной квартире?
Я ломал над этой загадкой голову, а Алешка беззаботно мурлыкал на тахте, копался зачем-то в любимой маминой шкатулке. Эту деревянную резную шкатулку отдала маме наша бабушка. Она сказала лирически: «Я хранила в ней письма твоего отца. Теперь ты будешь хранить в ней письма своего мужа». Шкатулка была красивая, на ее крышке был вырезан Кремль со звездами и Мавзолеем. Только она очень скрипела, когда ее открывали. Наверное, от старости. Что там Лешке понадобилось?
Ты бы уроками занялся, — посоветовал я. — А то в Малеевку не возьму.
Возьмешь как миленький.
Алешка что-то достал из шкатулки, чем-то пошелестел и пересел за свой рабочий стол. Там он затих. Стал что-то старательно писать. Только пыхтел немного от старания. Потом опять чем-то зашелестел, опять скрипнула шкатулка. Потом стукнула, когда он поставил ее на полку в стенке.
Если бы я тогда поинтересовался его действиями, то, вполне возможно, моя жизнь на много лет вперед могла бы сложиться иначе. Но я не поинтересовался. А когда узнал, изменить что-то было уже поздно. Да и не нужно. Ни в коем случае…
Глава IX
ГРЯЗНЫЙ СЛЕД
Когда мы приехали в Малеевку, опять началась (или продолжилась) золотая
А скворцы? — спросил Алешка Бонифация. — Прилетели? В наши скворечники?
Они весной прилетят.
А зачем нее мы их вешали?
Алексей, у тебя критический склад ума.
У меня — нормальный ум, — сказал Алешка. — А эти доски что, тоже до весны будут лежать в сарае?
Досок было много. Целая машина. Их не выгрузили, а оставили прямо в отцепленном кузове.
Бонифаций достал из сумки рукавицы.
— Я — в кузов. Вы — таскать в сарай и укладывать. — И он нажал кнопку звонка на калитке.
Когда вышли Вася и Абрек, Бонифаций спросил:
— Вася, ты нам поможешь?
— Не могу, — с грустью сказал Вася. — Я на посту. Должен объект охранять.
Даже Абрек смутился и посмотрел на него с явной укоризной.
— Его государство охраняет, — сказал Алешка.
И правда — на фасаде появилась бронзовая табличка «Дом-музей художника-супрематиста В.Малеева. Охраняется государством». Потом мы узнали, что эту табличку наш милый Бонифаций нашел на свалке. Там было выбито «Музей-усадьба XVIII века. Охраняется государством». «Охраняется государством» — это осталось на табличке, а первую фразу по просьбе Бонифация перебил наш трудовик Иван Ильич, фанат своей грустной флейты.
Вася посмотрел на табличку, пожал плечами и скрылся внутри объекта.
Знаете, когда лежат где-то в штабеле свежие доски, они вызывают своим смолистым запахом всякие романтические мысли в розовых тонах. Думается о том, как красиво росло в лесу дерево, как в зимнюю пору его срезала бензопила «Дружба», как везли это дерево на тракторных санях заснеженным лесом, по глубоким сугробам в бело-синих тонах, как распилили мудрые механизмы это дерево на ровные длинные доски, как умелый плотник, поплевав на мозолистые ладони, возьмет в руки топор и будет ладить из этих досок новый дом, в котором будут жить люди и вдыхать романтический смолистый запах…
Это здорово. Когда доски лежат себе в штабеле, а ты проходишь мимо по своим пусть и не таким романтическим делам.
Но когда этот штабель нужно снять по одной доске с машины, протащить в узкую калитку, пронести через весь сад и уложить в тесном сарае, то романтики тут надолго не хватит.
Когда разгрузили полкузова, Бонифаций скинул шапку и рукавицы, вытер мокрый лоб и сказал:
— Ничего, друзья. Вот закончим и пойдем пить чай из самовара.
И все сразу опять стало романтично. И доски запахли зимним лесом. И листва заиграла всеми цветами — от зеленого до алого. И птицы, словно отдохнув, зазвенели еще азартнее… Алешка посмотрел на меня и хитро усмехнулся.