Похищение Елены
Шрифт:
— Меня?! Но я не хочу!.. Я не могу!.. Я не умею!.. Пожалуйста!..
Фарух в панике попытался вскочить, но тут же наткнулся на острый конец пики Багадула.
— Не хочешь на веревке — сбросим так. Выбирать тебе, — равнодушно пожал тот плечами, и красные кожаные доспехи зловеще заскрипели. — Ну-ка, дай-ка я тебя опять свяжу, что-то больно ты прыткий. — И стражник, вытащив из-за пояса кусок колючей веревки, ловко скрутил ему руки перед собой.
Фарух обмяк, обессиленно опустился на камни и закрыл лицо связанными руками.
Когда
За все послеобеденное время отчаянно трусивший и чуть ли не подпрыгивающий при каждом подозрительном шорохе и стуке Фарух смог набрать только четверть небольшой корзины, и старшина его десятки, едва заглянув в нее, с уверенностью угрюмо бросил:
— Сегодня оставят без ужина. А если завтра до обеда не наберешь хотя бы две, то и без обеда. И нас с тобой заодно.
Понурившись, Фарух отвязал веревку, закинул корзину за плечи и, осторожно переступая с доски на досочку, зашагал по шаткому мостику на твердую землю.
У самого края сборщиков его моста уже поджидал надсмотрщик с большой, чуть ли не в рост человека корзиной.
Сунув свой толстый короткий нос в корзинку Фаруха, он презрительно скривился и небрежно высыпал ее небогатое содержимое в свою.
— Без ужина, — как и предрекал старшина, небрежно объявил приговор он, поставив какую-то отметку у себя на пергаменте. — Следующий!..
Сзади уже толкали и напирали рабы из другой команды.
Топот копыт возник из ниоткуда — и вот из-за поворота вылетел конный патруль, в недобрый час нашедший юного купца-неудачника сегодня утром на своем пути.
Самый здоровенный всадник, завидев Фаруха, резко остановил коня — только галька из-под копыт полетела в разные стороны.
— Ну как работка? — посмеиваясь в тоненькие, аккуратно подстриженные усики, весело поинтересовался он.
— Это ты! — обрадовался ему Фарух, как родному. — Охранник Амбабула! Это ты! У тебя остался мой кувшин! Ты положил его в седельную сумку, помнишь? Отдай мне его, пожалуйста!
— Кувшин? — делано удивился солдат. — Какой такой кувшин? Не помню никакого кувшина!
— Старый кувшин! Мой! Тебе твой командир велел его вернуть мне!.. Он ведь у тебя еще?.. Ты его не потерял? Не выбросил? — Фарух смотрел на него так, как будто решался вопрос его жизни и смерти.
— Ах этот… Ах командир… Ах вернуть… — ухмыляясь, закивал головой развеселенный такой нелепой настойчивостью Амбабула. — А ты ничего не путаешь?
— Нет-нет!
— А по-моему, он приказал его выбросить.
— Нет! Я умоляю тебя, отдай его мне! Я награжу тебя! Как пожелаешь!
— Когда придет твой корабль с золотом? — расхохотался охранник. — Не-а. Больно долго ждать. Выброшу-ка я его лучше, пожалуй.
Кто-то из остановившегося поодаль отряда позвал Амбабулу, или ему просто надоело играть с юношей, который был явно не в себе, но
— Поймаешь — будет твой, — подмигнул он и легко и мощно запустил сосудом в сторону назойливого раба.
Фарух, не раздумывая, отбросил пустую корзину и, высоко подпрыгнув, успел мертвой хваткой схватить кувшин, прежде чем он упадет в пропасть. Но когда он приземлялся, под ногу ему попался небольшой, но совершенно тут не нужный камешек. Лодыжка его неловко подвернулась, он болезненно охнул, упал на бок, пересчитав ребрами все другие оказавшиеся под ним камни, перекатился несколько раз и внезапно обнаружил, что земля коварно и без предупреждения кончилась, а вниз теперь уже летит он сам вместе с кувшином.
Его последнее отчаянное «а-а-а-а-а-а…» быстро оборвалось, и до застывших от неожиданности свидетелей этой сцены донесся лишь слабый прощальный звон ударившейся о далекое скалистое дно котлована злосчастной посудины.
Заплатив гостевую подать стражникам у городских ворот, братья-чародеи быстро водрузились обратно на своих утомленных пыльных верблюдов, и караван тронулся дальше.
Коричневым шерстяным ручейком, пахнущим верблюжьим потом, пряностями и дорогой, караван плавно тек по узкому желобу между белесых, выгоревших на солнце глиняных дувалов, пока не влился в другой такой же усталый ручей, источавший амбре свежевыкрашенных тканей и дубленой кожи, а потом в третий, везущий заморские лекарственные травы и чай, в четвертый — с сандаловыми досками, в пятый — с сушеными фруктами и вяленой рыбой, в шестой, седьмой… И вся эта пахучая, ревущая, звенящая криками погонщиков и колокольцами сбруи река неторопливо и неотвратимо вливалась в распахнутые ворота огромного Западного караван-сарая, где их уже поджидали носильщики, повара, водоносы, цирюльники, купцы, воришки, сборщики налогов и прочая разномастная публика, всегда находимая в изобилии в любом городе вокруг таких мест.
Гагата и Иудава не ждал никто.
Поспешно спешившись и торопливо расплатившись с караван-баши, они закинули за плечи тощие дорожные мешки и без остатка растворились в гудящей и источающей ароматы ремесел и товаров толпе.
— Так где, ты говоришь, эта кофейня? — уже, наверное, в сотый раз за утро спросил Иудав брата.
Гагат раздраженно отмахнулся:
— Потерпи. Сейчас дойдем.
— А ты точно уверен, что это именно она?
— Я хорошо запомнил, не волнуйся.
— Ее хозяина точно звать Толстый Мансур?
— Точно.
— А про табличку ты ничего не напутал?
— Нет.
— И что написано на ней, ты помнишь?
— Да! — не выдержал наконец Гагат. — И можешь ты помолчать хоть пять минут, а? У меня от тебя уже голова раскалывается. В следующий раз лучше я буду стоять на страже, пока ты гадаешь.
— Если бы ты выбрал звезды или кости, мне не пришлось бы стоять на страже вообще!
— Если бы я послушал тебя и выбрал звезды или кости, мы бы сейчас были в каком-нибудь Шайтан-Бархане, а не в Аджафе, где мы в конце концов перехватим вора и получим то, что по праву принадлежит нам!