Похищение Елены
Шрифт:
Впрочем, начнем по порядку.
По дороге в Сулейманию, после того важного разговора с Еленой, Волк не одну ночь провел, ворочаясь с боку на бок и думая думу одну — как встретиться с калифом Сулеймании Ахметом Гийядином Амн-аль-Хассом. На этом строились все его измышления. На это была направлена вся сила его изворотливого и изобретательного ума.
Прийти во дворец на аудиенцию?
Проникнуть в сад во время прогулки?
Просочиться к нему на улице через охрану?
Пробраться ночью тайно в спальню?
Назваться купцом?
Предсказателем?
Послом?
Певцом?
Рассказать правду?
Что я, Иван, что ли?..
Окончательный вариант плана случайно подсказал лекарь, которого караван-сарайщик,
Лекарь был стар, тощ, заспан и слегка нетрезв, что частично объяснялось его именем — Абдухасан Абурахман аль-Кохоль.
В ответ на подозрительное принюхивание Серого ученый муж поспешно объяснил, что целыми днями, каждую минуту, свободную от приема больных и смешивания снадобий, занимается изобретением лекарства века — средства, которое избавило бы благодарное человечество от всех болезней. И, естественно, как настоящий профессионал, все, что выходит из перегонного куба, должен сначала испробовать на себе.
По ехидному мнению отрока Сергия, по меньшей мере два свойства лекарства будущего были налицо: оно действовало как снотворное и плохо влияло на память. Потому что достопочтенный Абдухасан Абурахман во время осмотра Иванушки несколько раз засыпал, а будучи разбужен сердитым тычком в бок, долго не мог вспомнить, где он находится и чего от него хотят.
И только закончив составлять крайне вонючую микстуру из странных и пугающих на вид компонентов, даже названия которых Сергию знать не захотелось, и споив ее до капли так и не пришедшему в сознание и поэтому не оказавшему достойного сопротивления Иванушке, Абдухасан Абурахман, кажется, проснулся окончательно.
— Как договаривались, теперь вы должны заплатить караван-сарайщику за комнату, где я буду спать остаток ночи, — напомнил он, убирая в сумку баночки, мешочки, пузырьки и коробочки с тщательно выведенной на них тушью надписью «Смертельно для жизни» и доставая пергамент и перо. — Сейчас я выпишу вам еще один рецепт. Это средство от лихорадки. — Перо быстро заскрипело по пергаменту, энергично брызгая чернилами на всех присутствующих в комнате, включая Масдая. — Сейчас у меня нет с собой всего необходимого, поэтому завтра обратишься к любому знахарю — хозяин подскажет, куда пойти, тот тебе все смешает и приготовит. Но не вздумай идти искать его среди ночи, юноша, — твой товарищ проживет до утра, хуже ему уже не будет, а вот ты можешь стать добычей наших грабителей. Или еще того хуже — встретить калифа, да прославится его благородное имя в веках, — поспешил предостеречь клиента Абдухасан Абурахман, увидев, что Волк, вскочив на ноги, уже протянул руку за рецептом.
— Калифа? — озадаченно переспросил Серый. — Ночью? На улице? Он что у вас, призрак или привидение какое?
— Что ты, что ты! — испуганно замахал руками старичок. — Да как ты можешь такое говорить про повелителя Сулеймании, самого блестящего правителя наших дней! Он жив-здоров, да продлятся его благословенные годы до бесконечности!
— А что же тогда?
— Да будет тебе известно, любопытный юноша, что далекий предок нашего достославного калифа Ахмета Гийядина Амн-аль-Хасса — да даруют ему боги крепкого здоровья! — знаменитый калиф, основатель этой династии Гарун аль-Марун был прославлен далеко за пределами нашей страны и сопредельных держав. О нем слагались легенды и предания…
— И чем же он был так знаменит?
— Наберись же терпения, о беспокойный отрок! — протестующее вскинул ладони уже приготовившийся переквалифицироваться в сказители лекарь. — Я как раз собирался поведать тебе эту старинную историю, которая тянется от древних времен до наших дней, пока ты не прервал меня в самом начале, между прочим!
— Ах, тянется, — пробормотал Серый, начинавший жалеть, что вообще завел разговор
Любителем историй у них был Иванушка.
Сам он был любителем поспать.
Нет, если история, конечно, того заслуживала, то есть была очень занимательная и не очень длинная, то послушать, безусловно, можно было бы… Но СТАРИННУЮ историю… Которая к тому же еще и ТЯНЕТСЯ… После недели изнурительного пути, ссор и переживаний… А может, лучше потом как-нибудь?
— Да. Кхм. Ну так вот, — снова сосредоточился Абурахман. — Было это лет двести пятьдесят семь назад. Калиф Гарун аль-Марун был правителем богатым, добрым и справедливым, да пребудет его душа в самом прекрасном райском саду. Больше всего на свете он пекся о благосостоянии своего народа, всегда интересовался, как живется простому труженику Шатт-аль-Шейха: лекарю, гадальщику, меднику, каменщику, водоносу… Он всегда говорил, что его государство не может быть богаче и счастливее, чем самый его ничтожный подданный, — вот какой великой души человек был этот Гарун аль-Марун. Какая еще страна может похвастать, что у нее есть такой правитель! Но, как у всякого калифа, у него был визирь, были министры, советники, евнухи, звездочеты, судьи, мудрецы и разные прочие придворные, которые, как всегда это бывает, лучше самого калифа знали, что ему следует делать, как себя вести и что кому говорить. И на все его вопросы, как живется его народу, они, естественно, отвечали, что все довольны и все хорошо… Но великий аль-Марун был человеком не только большого сердца, но и не меньшего ума. Рассказывают, он подозревал, что, возможно, визирь и министры иногда говорят ему не всю правду. И однажды он решил, что должен сам помогать своим самым нуждающимся горожанам, в первую очередь тем, которые сами не могли или не смели попросить за себя, но только тем, кто действительно был достоин помощи. И тогда он, когда наступала ночь, стал выходить в город, оставляя позади безопасные и привычные стены дворца, и бродить по улицам в одежде нищего — в засаленной тюбетейке, дырявых сапогах и залатанном плаще, заходя в кофейни и чайханы. Там он…
— Он же был калифом! — сонно удивился Серый. — Откуда у него драная тюбетейка — что бы это ни было, — старый плащ и развалившиеся сапоги?
— Вот-вот, правильно! Как ты абсолютно верно изволил заметить, о наблюдательный отрок, он был калифом и поэтому приказал своим портным и сапожникам сшить себе самый лучший костюм нищего.
— А разве нищие шьют себе костюмы?
— Конечно нет! Но ты же сам все правильно сказал: откуда у него было взяться изношенному тряпью, он же был калифом!
— М-да… Похоже, в этой стране быть правителем нелегко, — зевнул Волк во всю пасть.
— Да. И когда его лучшие придворные портные шили аль-Маруну его заказ, они пришили к внутренней стороне плаща целые россыпи бриллиантов, рубинов и изумрудов.
— Зачем?
— Они никак не могли взять в толк, как может калиф показаться на людях в простом плаще! А когда он запретил им строго-настрого, под страхом медленной смерти на колу, пришивать даже малую бисеринку снаружи, они все равно поступили по-своему и изукрасили плащ изнутри.
— И он посадил их на кол? — заинтересованно очнулся от полусна Волк.
— Нет. Калиф остался доволен. Находя нуждающегося в его помощи человека, он просто отрывал от подкладки драгоценный камень и отдавал его бедняку!
— Очень мило, — снова зевнул Волк и приготовился дремать дальше.
— А при дворе залатанные сверху плащи с драгоценными подкладками, равно как и головные уборы с эффектом благородной засаленности и сапоги с ажурной аппликацией, изображающей умеренную дырявость, надолго вошли в моду, — воодушевленно продолжил лекарь. — А имя его, не в последнюю очередь благодаря этой истории, сохранилось в веках как имя монарха, заботившегося о благе простых смертных, как о своем собственном. О нем складывали легенды и сочиняли сказки.