Похищение из сераля
Шрифт:
— Песня эта, как вы поняли, африканская с отдельными английскими словами. В ней говорится: ты белый, а я черный, это– слова, мы все же так похожи, шала-лала, ведь на плечах у нас есть голова, ты человек, я тоже, тоже….
Когда Максим явился в буфет после обратного переодеванья в костюм светского человека, места за столами были практически разобраны. Он покрутил головой, приметил свободный стул в дальнем конце зала, но, когда двинулся к нему, был перехвачен женской ручкой: мягкой, но твердой. Опустив глаза, он встретил взгляд Анны и ее улыбку в сопровождение слов:
— Я
— Надо было мне хотя бы намекнуть о будущем соседстве, – сказал Максим, усаживаясь рядом. – Тем более, что Вы тоже единственная женщина в театре, с которой я более-менее знаком.
— Удивительно, как различно устроены женщины и мужчины, – хохотнула Анна. – Вы тянетесь к единственно знакомой женщине в нашем обществе, а я – к единственному малознакомому мужчине.
— Я недавно прочел, что любовь и влюбленность – два разных чувства, – изрек Городецкий сентенцию Марины Цветаевой: – Любить можно только хорошо знакомого, родного человека, а влюбляться – только в незнакомого.
— Похоже на правду, – кивнула актриса. – По мере знакомства влюбленность начинает улетучиваться. Поэтому да здравствуют короткие встречи с малознакомыми, но симпатичными людьми. Вот вроде Вас, Максим. Вы, кстати, еще и очень оригинальны. Где научились так необычно танцевать?
— У африканцев, конечно. В России они, как ни странно, встречаются.
— Все-таки странно. Я не видела в Вене ни одного африканца.
— Прокатитесь в Париж. Там их побольше. Я, кстати, туда вскоре поеду – можете составить мне компанию.
— И репертуар побоку? Я задействована в трех спектаклях, а теперь, после обретенной с Вашей помощью популярности меня приглашают еще в две новые постановки. Так что отдыхать я могу только в пределах Вены и в строго отведенные администрацией театра часы. Не считая сегодняшней вакханалии.
— Начало у вашего праздника получилось интересное, но на вакханалию это все же непохоже.
— Еще не вечер, – усмехнулась актриса. – Может, и до канкана на столах дойдет….
В разгар танцев Макс еще раз задействовал свой граммофон, поставив пластинку с "Ла мороча", и повел в круг заранее приглашенную Анну (на право танца с которой выстроились почти все мужчины театра). Как он и ожидал, пластичная актриса быстро вписалась в ритм танго и отдалась ему (и Максу) всей душой, а заодно и телом. Макс в танце сильно возбудился, попытался отодвинуться от партнерши, но она его жертвы не приняла и, напротив, стала танцевать максимально плотно – улыбаясь мечтательно при этом. Однако после танца Анну обступила толпа мужчин, которые захотели "научиться у нее фигурам танго". Актриса засмеялась, скользнула по Максу взглядом (подмигнув) и сказала:
— Отчего не поучить? Становитесь в ряд, олухи!
И пошла с одним, но через полминуты с другим, потом с третьим и закончила танец с пятым.
— Поняли? – спросила она по завершении. – Тогда приглашайте теперь моих и своих подруг и учитесь дальше с ними – под ту же пластинку. А мне пока нужно обсудить с паном Городецким одно дело….
Дело
— Ничего не могу с собой поделать, – говорил он. – У тебя такие манящие губы!
— Но ты заодно мнешь и мнешь мое тело, – возмущалась она, смеясь.
— Тело у тебя гораздо привлекательнее, чем у Маты Хари, – объяснял Макс. – Я видел ее фото. А теперь у меня перед глазами только твои извивы и изгибы!
— Неужели у меня нет ничего прямого?
— Ноги! Они такие прямые! Но сменяются такими чудными выгибами и обводами! Бежим скорее в гримерку! Я хочу вновь их увидеть: от изящных пальчиков до умопомрачительных ягодиц!
— То есть моя грудь тебе не интересна?
— Бежим! Иначе у меня сейчас лопнут брюки!
Глава тридцать вторая. Новый год в компании с эрцгерцогом
Несколько вечеров Макс провел в любовном угаре с Анной, а 31 декабря получил телефонное приглашение посетить дворец Кински – но не от Элизабет, а от самого князя. С букетом в руках и в смокинге (не ожидая там танцев) он явился к шести вечера (час ужина в Австрии) и попал, разумеется, на ужин, причем в сугубо избранном кругу: напротив княжеской четы восседали эрцгерцог с женой!
— Добрый вечер, Ваши сиятельства и Ваши высочества, – на автомате сказал Макс, сдержанно поклонился и вручил букет поднявшейся со стула Элизабет.
— Садитесь, герр Городецки в торец стола, – указал любезно Пауль Кински. – Там мы будем Вам все видны, а Вы – нам. Надеюсь, Вы не успели поужинать?
— В последнее время я стараюсь не ужинать, – решил козырнуть Макс. – Вспомнил кавказскую поговорку: завтрак съешь сам, обед раздели с другом, а ужин отдай врагу.
— Ужин отдать врагу? – удивился эрцгерцог. – Почему?
— Чтобы он растолстел и утратил ловкость в движениях. Тогда его можно победить даже голыми руками. На Кавказе ведь постоянно идет соперничество между племенами, которых более пятидесяти.
— Так что, Вашу порцию изысканных кушаний, что приготовили сегодня мои повара, мне придется отдать челяди? – озадачился князь.
— Просто предупредите кельнера, чтобы на моих тарелках этих кушаний оказывалось понемножку, – предложил выход Макс.
— То-то Вы так ловко танцевали недавно в Бургтеатре, – вдруг сказала с ехидцей княгиня. – А потом еще ловчее увивались за некой актриской, раздевшейся перед этим догола….
— Это поветрие, свойственное началу любого века, – спокойно парировал ее выпад Городецкий. – Людям кажется, что они теперь должны вести себя иначе: свободнее, раскованнее. В итоге актрисы пляшут на столах канкан и обнажаются, а без пяти минут драматурги изобретают африканские танцы.
— Так этот танец, о котором даже я наслышана, вовсе не народный? – спросила эрцгерцогиня, урожденная графиня Хотек. – Вы его придумали?
— Скорее синтезировал: подсмотрел одни фигуры у негров Алабамы, другие – у кубинцев, третьи у венгров, пляшущих чардаш – вот и получилось это безобразие.