Похищение королевы
Шрифт:
Везет мне на критиков! То Геннадий Викторович, будто через лупу, разглядывает каждое предложение, придирается к каждому слову, то теперь сержант усердствует.
А вдруг…
Сумасшедшая надежда за несколько секунд превратилась из малозаметного прыщика в здоровенную опухоль. Дай Бог, доброкачественную.
— Послушай, сержант, помоги мне, а? Только ты один можешь это сделать.
Наверно, конвоир подумал, что я прошу помочь мне сбежать.
— Не могу я… Самого засудят… Никак не могу…
— Я не прошу вывести меня на улицу и отпустить… Позвони
Парень успокоился.
— Позвонить — обещаю. Обязательно сделаю. Можете считать — часа через три ваш Гулькин будет у нас… Ежели он еще и при власти — вечером станете с жинкой чаи распивать.
Сокамерники при моем появлении поднялись с табуретов, испытующе оглядели грустную физиономию «наркодельца» и «убийцы».
— Подписал, падла?
Я отрицательно покачал головой. После всего происшедшего сил для об"яснений с бандитами не было. Безразлично опустился на свободный табурет и принялся разглядывать свои грязные руки. Будто удивлялся, что они еще на месте — не отрублены и не покарежены.
— Учти, дерьмо писучее, не подпишешь до вечера — удавим… Скрутим простынь, набросим на шейку и затянем. Нам все одно — два мертвяка или три. Лет десять на ушах — окрестят… Думай, кореш, хорошо думай…
Похоже, песенка моя спета. После того, как категорически откажусь подписывать идиотский протокол, а я сделаю это при всех обстоятельствах, со мной «поработают» опытные пытошники следователя. Отволокут избитого до потери сознания узника в камеру, где уже будет приготовлена петля из скрученной простыни.
Получается, следователь — в одной упряжке с бандитами?
При внешней абсурдности подобного предположения — единственная разгадка странного, если не сказать преступного, поведения милицейского сотрудника.
Сокамерники смотрели на меня, как стервятники на издыхающего зверя. С издевательскими ухмылочками и матерными определениями. Интересно, сколько «честные коммерсанты» пообещали отвалить следователю за мою голову и свое освобождение?
Прав сержант, до чего же прав! Действительно, в милиции служат разные люди: и честные, добросовестно выполняющие свой долг, и взяточники, и садисты. Все как в обществе, покой которого они охраняют. По мне криминальный босс, знаток литературы, на голову выше этих «охранителей».
Сейчас вся моя надежда сосредоточилась на конвоире. С"умеет он дозвониться до Дремова, отыщет Федора, убедит того в крайней необходимости немедленного вмешательства — я спасен. Не сможет или не захочет — пропал…
Вечером улыбающийся сержант повел меня на допрос. По дороге успел шепнуть: прибыл ваш друг, сидит у следователя…
Господи, какой же молодец этот молоденький парнишка в тщательно отутюженной форме! Непременно подарю любителю детективного жанра библиотечку своих книжек — пусть читает и вспоминает, как он меня выручил. Не просто выручил — спас от верной гибели!
В кабинете, победно выпятив животик, прочно оседлал стул Гулькин.
— Добрый день, Павел Игнатьевич! — трубно провозгласил Федор, заключая меня в мощные об"ятия. — Сейчас покончим с формальностями и поедем домой… Так я говорю? — повернулся он к следователю. Тот, не поднимая головы, покорно кивнул. — Чаем не угостишь? Желательно с булочками или с бутербродами. А то писатель, небось, оголодал.
Принесли чай. Мы с Гулькиным по-деревенски прихлебывали горячий, но далеко не ароматный, напиток, запивали сиротские бутерброды. И понимающе переглядывались. Будто присутствовали при подписании акта о безоговорочной капитуляции.
— Подпишите, — буркнул следователь, положив передо мной заполненный бланк. — И можете ехать… При необходимости — пригласим, — с острозаточенным намеком добавил он.
Оглавление — протокол допроса свидетеля. Не задержанного или обвиняемого. Содержание — противоположное предыдущему, отражает истинную картину события, происшедшего на объездной дороге. За исключением мента, показавшего жезлом на объездную дорогу, избиения ни в чем неповинного человека, почти суточное пребывание в камере с фактическими убийцами.
Интересно, на какие кнопки нажал Гулькин, на каких струнах сыграл, чтобы пересилить в душе следователя мечту загрести крупную взятку? А может быть, не просто взятку? Привязан офицер милиции к бандитской колеснице, замаран кровью и грабежами, вот и оберегает своих боссов, оберегая тем самым собственную шкуру. И такое тоже возможно при нынешнем беспределе.
И все же дремовский сыщик с"умел отыскать лазейку в глухой защите бандитского прихлебателя, проник в прогнившее его нутро. Какие доводы использовал, чем пригрозил или что пообещал — все это так и осталось в тайне. Всегда словоохотливый Федор предпочел не раскрывать ее.
Впрочем, это его проблемы, мне лучше их не касаться.
Я с удовольствием подмахнул все три листа протокола. С лихими закорючками и росчерками. Взглянув на мое художество, следователь покраснел от гнева, сжал кулаки и что-то буркнул. Скорей всего, выматерился, облегчил страдающую душонку.
Федор нагло ухмыльнулся.
В машине, стареньком милицейском «газоне», мы с Гулькиным разговорились. Я болтал радостно, упиваясь обретенной свободой, он — снисходительно, наслаждаясь моей благодарностью. А уж на нее я не скупился — поливал собеседника сладким сиропом.
Не забыл и обязательного конвоира.
— Какой же молодец этот сержант! Добрый и предупредительный парень. Побольше бы таких в милиции. Все же дозвонился дл дремовского угрозыска, упросил вас приехать…
— О каком сержанте вы говорите? — удивился Федор. — Звонили не из отделения — какой-то мужик из Москвы. Фамилии не назвал, поведал о случившейся с писателем Бодровым беде и попросил срочно выручить. Судя по голосу — важный, культурный человек. Наверняка, министерская шишка. Я их повадки еще так изучил, когда служил в охране. Вот и поехал…