Похищение лебедя
Шрифт:
Я не добавил, что наши отношения осложняются тем, что я использую ее в профессиональных целях и тем, что хотя сейчас она свободна, но все же она любовница моего пациента, и я оказываюсь перед этической головоломкой. Отец все это понимал без слов.
— С недавно брошенными женщинами бывает трудно.
— Конечно…
Я, чтобы позабавить его, притворился, что озабочен позицией моего короля.
Его это не одурачило.
— И больше всего тебя беспокоит, что она недавно жила с твоим пациентом.
— Да, об этом нельзя забывать.
— Но сейчас она свободна и практически порвала с ним?
Он бросил на меня острый взгляд.
Я
— Да, я почти уверен.
— Сколько ей лет?
— Тридцать с чем-то, может быть, тридцать пять. Она преподает живопись в местном университете и довольно много пишет сама. Я не видел ее работ, но чувствую, они достаточно хороши. Она подрабатывала чем могла, чтобы иметь возможность серьезно заниматься живописью. Сильная женщина.
— Твоя мать, когда я на ней женился, была десятью годами моложе. А я соответственно старше ее.
— Я знаю, пап. Но не настолько. И не все относятся к браку так серьезно, как относились вы с мамой.
— К браку все относятся серьезно, — возразил он, с удовольствием разглядывая мою позицию в мягком свете лампы и огня. Он понимал, что я ни за что не рискну своим королем, даже если решу поддаться. — Трудность только в том, чтобы найти нужного человека. Послушай Платона. Просто удостоверься, что она ловит на лету твои мысли, а ты — ее. Больше ничего не нужно.
— Я знаю, знаю.
— И тогда ты должен сказать ей: «Мадам, я знаю, ваше сердце разбито. Позвольте мне исцелить его».
— Вот уж не знал, что ты так красноречив, папа.
Он рассмеялся.
— Сам бы я такого женщине никогда не сказал.
— Но тебе ведь и не пришлось, верно?
Он покачал головой, его глаза были сейчас ярко-голубыми.
— Не пришлось. Кроме того, вздумай я сказать такое твоей матери, она посоветовала бы прийти в себя и вынести мусор.
«И поцеловала бы тебя в лоб при этих словах…»
— Папа, почему бы тебе завтра не поехать со мной в Нью-Йорк? Я собираюсь в музей, а у меня в номере есть свободная кровать. Ты давно туда не выбирался.
Он вздохнул.
— Теперь это для меня невероятно трудное предприятие. Я не смог бы ходить наравне с тобой. Для меня нынче и поход к бакалейщику — целая Одиссея.
— Понимаю… — Но я не мог остановиться, не хотел смириться, что для него время путешествий прошло. — Тогда, может, навестишь меня в Вашингтоне этим летом? Я за тобой приеду. Или осенью, когда станет прохладней?
— Спасибо, Эндрю. — Он поставил мне шах. — Я подумаю.
Я знал, что он не станет и думать.
— Тогда, может, хоть очки тебе заменим, Сирил?
Это была старая шутка: я мог назвать его по имени, когда просил о чем-то особенном.
— Не будь занудой, мой мальчик.
Он с ухмылкой смотрел на доску, и я решил позволить ему выиграть. Он уже и так почти выиграл: фигуры он явно отлично различал.
Глава 58
1879
Она просыпается с криком. Ив трясет ее, приносит рюмку коньяка из своей гардеробной. «Всего лишь сон», — говорит она ему, задыхаясь. Он соглашается: конечно, просто сон. О чем? Ни о чем, говорит она, просто причуды воображения. Теперь, когда он утешил жену, его снова клонит в сон: всю неделю он работал, как водовозная кляча, и, зная это, она притворяется, что успокоилась, чтобы он мог снова задремать. Он тихо дышит: вдох-выдох, а она зажигает свечу и сидит на краю кровати в халате с орнаментом из роз, пока сквозь шторы не начинает сочиться свет.
Теперь
Она задувает свечу, опасаясь, что Ив снова проснется, слезы жгут ей глаза. Она думает об Оливье. Нельзя рассказать ему свой сон — ему будет слишком больно. Но сейчас ей хочется, чтобы он был здесь, сидел в дамастовом кресле у окна, обнимая ее. Она отыскивает теплый халат и сидит одна, с распущенными волосами, с залитым слезами лицом. Будь он здесь, он бы сначала сел в ее кресло, его длинная худощавая фигура заполнила бы пустоту. А она бы тогда свернулась у него на коленях, как ребенок. Он бы обнял ее, утер слезы, укутал бы ей плечи и колени халатом. Он самый нежный из всех, кого она знает, этот мужчина, стоявший когда-то под пулями с блокнотом для зарисовок в руках. Но с какой стати, думает она, ему утешать ее? Разве его горе не горше? С этой мыслью к ней возвращается сон, и она сворачивается в комочек в кресле, обнимает себя за плечи, локтями прижимая груди, и ждет, пока его прошлое уляжется в ней.
Глава 59
МАРЛОУ
Подъезжать с этого направления к Нью-Йорку всегда было роскошью. Силуэты высотных зданий вставали на горизонте прежде самого города и походили на ряд копий: Всемирный торговый центр, Эмпайр-стэйт, Крайслер-билдинг и еще множество небоскребов, неизвестных мне названий и назначения: банки, надо полагать, и громады офисных зданий. Трудно было представить себе город без этого высотного силуэта, каким он был лет сорок назад, а теперь еще труднее мысленно вернуть в него силуэт башен-близнецов. Я ощутил прилив бодрости, отоспался вволю и предвкушал встречу с шумным городом. К тому же прибавлялось ощущение отпуска или по крайней мере лишнего выходного — уже второй раз всего за несколько месяцев. Я в сотый раз проверил мобильный: сообщений из Голденгрув и от моих частных пациентов не поступало, так что я был совершенно свободен. Мне приходило в голову, что могла бы позвонить Мэри, но она не звонила, да и с какой стати? И мне придется переждать еще несколько недель, прежде чем можно будет снова позвонить ей. Я опять пожалел, что она не позволила поговорить с ней, как с Кейт, хотя видеть ее слова на бумаге было редкостным удовольствием, и повествование, надо полагать, получалось более откровенным, чем было бы в беседе лицом к лицу. Только оставив сумку в отеле и выйдя в Виллидже, я сообразил, почему бессознательно выбрал этот район. На этих улицах жили Роберт и Кейт: он каждый день приходил сюда на занятия, сидел в барах с друзьями, обмениваясь с ними мнениями и свитерами, выставлял свои работы в окрестных мелких галереях. Жаль, что Кейт не называла мне адресов, хотя вряд ли я стал бы отыскивать здания и разглядывать их, задрав голову: «В этом доме жил Роберт Оливер». Все же я ощущал его присутствие и на удивление легко представлял его еще не перевалившим за тридцать: таким же, как сейчас, только без серебра в путанице кудрей. Кейт оказалась более загадочной — конечно, она была тогда другой, но какой, я пока не знал.