Похищение Луны
Шрифт:
Поздно ночью вернулся на мельницу Зосима. Зажег коптилку, увидел Лукайя, лежавшего на мешках.
«Спит», — подумал Зосима и укрыл его своей изодранной овчиной.
КАК ИНГУР ПОХИТИЛ ЛУНУ
Тараш нетерпеливо погонял коня. Арабиа идет ровно, крупной рысью, но до Ингури далеко, а седок торопится, ему нельзя опоздать.
Как обрадуется Тамар, что крест нашелся! Чему она будет рада больше: находке креста или приезду Тараша?
Представил себе сердитое лицо Тариэла
И с новой силой вспыхнула в его сердце любовь к Тамар. Вспомнились блаженные, полные счастья дни прошлого лета… и та ночь в вагоне…
Да, как великого счастья ждет Тараш встречи с любимой, если даже это будет в ее предсмертный час. Все равно, он не покинет Тамар: в один и тот же день оборвется их жизнь.
Сегодня путь к обновлению преграждает ему Ингур. И если хоть однажды судьба улыбнется Тарашу Эмхвари и он преодолеет эту преграду, тогда осуществится последнее и самое страстное желание его жизни!
Перед ним всплыло лицо Лукайя Лабахуа.
Разве не в роковой миг ворвался к нему юродивый со страшной вестью, в тот миг, когда Тараш готовился покончить с собой? Как мудро рассчитано провидение!
Удивительно! С первой встречи юродивый прилепился к Тарашу. И надо же было, чтобы именно этот косноязычный безумец возвестил ему приговор судьбы, чтобы этот хилый карлик заставил Тараша опустить руку с оружием!
Не успел Тараш проскакать и половину пути, как лопнула подпруга.
Остановившись в ближайшем селенье, спросил седельщика.
Мастерская была заперта, седельщик работал на дому. Прошел час, прежде чем постаревший мастер продел в иглу крученую нитку и дрожащими руками стал латать порванные подпруги.
— По какой нужде ты так гнал коня? — поинтересовался старик.
— Мать умирает у меня на том берегу, — солгал Тараш.
— Разве остались еще такие сыновья, чтобы ради матери в ночную пору переправляться через Ингур? — удивился седельщик и рассказал историю своего несчастного сына.
Три года воевал парень на германском фронте. Уцелел в этой ужасной войне, был награжден двумя крестами. И вот, по окончании войны, возвращался домой. Ему так не терпелось увидеть отца, что не захотел ждать рассвета. Ночью пустился вплавь через Ингур, и утонул кормилец-сын.
Наконец подпруги были готовы. Тараш попрощался.
Оставался еще час езды, когда на дороге показались трое верховых. Тараш приветствовал старика, ехавшего впереди; расспросил его о переправе.
Это были ачандарские абхазцы, участники скачек. Переправиться через реку они, оказывается, не смогли. Подтвердили, что паром снесло.
Тараш тронул коня.
— Куда же ты? — обратился к нему старик. — Или не веришь нам?
— У меня такое важное дело, что я должен во что бы то ни стало добраться до Зугдиди.
— Не пробуй, заклинаю тебя матерью! Никогда еще не бывал Ингур таким злобным.
Тараш продолжал путь. Молодые погнались за ним, спросили его фамилию. Когда узнали, что он — Эмхвари, старик сказал им:
— Оставьте его, он такой породы, что сам господь бог не сможет его вернуть.
Единственная мысль владела Тарашем: «Если в книге судеб осталась хоть искра света для меня, то я этой ночью переплыву Ингур».
Еще один день хочет вырвать Тараш у провидения, один день жизни… Любовь Тамар стоит того…
Стал вспоминать: переплывал ли кто-либо Ингур в апреле?
Вамех Анчабадзе утонул, но ведь Кац Звамбая переплывал не раз. Вспомнил, как в прошлом году старый Кац подбадривал его и Арзакана молодецким гиканьем и возгласами. Да не только Кац одолевал Ингур. И Гвандж Апакидзе, и Мачагва Эшба, и Шергил Дадиани не смотрели на время года.
В памяти Тараша возникли имена прославленных своим мастерством и удалью наездников, о которых слышал с детства: Эрамхут Эмхвари, Дзики Шерваншидзе, Бондо Чиковани, Теймураз Бенделия, Кегва Жваниа… Он почувствовал новый прилив мужества и перевел коня на галоп.
Вот он, Ингур!
За Рухской крепостью поднялась луна, желто-пурпурная, как шафран, и разлила над рекой свой таинственный свет.
В крови Тараша вспыхнуло бесстрашие наездников и воинов; он вытянул Арабиа плетью и подскакал к будке паромщика. Постучался ручкой нагайки.
— Гей, хозяин!
— Кто там? — послышалось из будки.
— Гость! — ответил Тараш.
Заскрипела дверь, и выглянул великан в накинутом на плечи кожухе.
— Паром работает? — спросил Тараш, хотя порванная цепь валялась тут же.
— Паром приказал долго жить, — ответил великан.
Тарашу стало стыдно своего бессмысленного вопроса.
— Я думал, что, может быть, паром на том берегу, — объяснил он. И признался себе, что постучался в будку только потому, что перед лицом предстоящих испытаний захотелось увидеть человеческое лицо, услышать человеческий голос.
— Гляньте на реку, берега-то не видать! — говорит паромщик. Он предложил Тарашу сойти с коня и переночевать в сторожке.
— Сегодня какой-то Ваханиа перебрался на ту сторону, но это было еще до захода солнца. Дождитесь рассвета и тогда попытайте счастья. Если спешите на скачки, то они начнутся лишь послезавтра.
— Нет, у меня дело поважнее скачек, — ответил Тараш, поворачивая лошадь.
Встревоженный паромщик шагнул вперед и ухватил повод.
— Не безумствуй, юноша! В такое время самому дьяволу не переплыть Ингур. В позапрошлом году удалось одному старику с сыном, но та весна была не такая многоводная.
— Ничего, как-нибудь проскочу, — сказал Тараш.
— Я тебя прошу, вернись, — убеждал паромщик.
Тараш поглядел на реку. С ревом неслась она к Черному морю, взъерошенная, как тигрица, у которой только что отняли детенышей.