Похищение мечты
Шрифт:
Что же касается южанина, то к нему, по сообщению охраны резиденции, каждую ночь что-то тайно приносят.
Неру улыбнулся. Он был удивлен, узнав, что Бахатур, гурман и обжор, объявил голодовку. А вот с Тхаккаром надо что-то предпринять. Уж если он решился на такой шаг, то отнюдь не ради дешевой газетной шумихи. И не в порядке подготовки к предстоящим выборам (кстати, он никогда и не выставлял свою кандидатуру).
"Да, языковая проблема, - Неру устало, грустно улыбнулся.
– Как-будто нет других проблем - скажем, национализации.
И полного проведения аграрной реформы. И ликвидации безработицы. И развития тяжелой индустрии.
Они проезжали по зеленому кольцу Дели. Неру не любил столицу. Хотя тщательно это скрывал. Не любил за разделение на Старый и Новый город. За скопище лачуг в одном и вилл в другом. И не потому, что он был принципиально против вилл.
Вовсе нет. Он ведь и сам был богатый человек и владелец среди всего прочего - множества вилл. Он считал, что в Старом городе надо было бы снести лачуги и построить стандартные дома для рабочих. Для простого люда. И деревья посадить. Чтобы хоть как-то сгладить вопиющую разницу между раем и адом.
Не любил он Дели и за песчаные бури. И за ливни и наводнения. И за постоянно вспыхивающие эпидемии чумы и холеры, черной оспы и тифа. И за жителей - горластых, нахальных. Вечно куда-то бегущих. О чем-то спорящих. Что-то продающих, покупающих...
Ему часто вспоминался Аллахабад - чистенький, уютный городок на северо-востоке Индии, где он родился. Степенный и размеренный ритм жизни в нем. Его погруженные в философское созерцание, пытающиеся глубже постигнуть себя и богов жители.
Его желтая Священная река, его умеренный климат. Его древнейшие храмы и университет. Да, Господи, разве есть что-либо такое, что человеку не кажется самым лучшим на свете на его родине?
Машина миновала один из древних храмов Дели. И Неру вспомнил, как мать впервые в его жизни привела его в храм. Об отце, который был тогда где-то в отъезде, она говорила всегда с трепетом и благоговением: "Отец моего сына велел", "Отец моего сына написал", "Отец моего сына решил". Даже к нему, четырехлетнему несмышленышу, у нее было восторженное отношение.
Тогда храм показался ему слишком шумным. Тысячи людей, толкая друг друга, спешили свершить омовение в храмовом пруду. Побыстрее сделать приношение богам. Очистить душу. Где-то натужно кричали ярко размалеванные и разукрашенные храмовые слоны. Где-то тайная стража священных законов била палками по пяткам пробравшегося в храм неприкасаемого, и тот истошно кричал. Светильники угрожающе взмахивали крыльями пламени.
Воздух был тягуч и терпок в этой огромной кухне человеческих душ. Воздух, напоенный запахами и людского пота, и переспелых бананов, и манго, и горящего розового масла...
В здание парламента Неру вошел без одной минуты десять.
И сразу же оказался в кольце журналистов. Со всех сторон протянулись микрофоны, посыпались вопросы: - Русский премьер приедет на церемонию пуска первой очереди завода в Бхилаи. Какие тайные переговоры вы собираетесь вести с большевиками?
– У кого мы будем покупать оружие - у русских или у американцев?
– Кого будет поддерживать представитель Индии в ООН по Лаосскому вопросу - "красных" или свободный мир?
– Кремль сбивает мировые цены на нефть. будете ли вы с ним сотрудничать и тем самым способствовать коммунистическим козням?
– Когда, наконец, мы приведем в чувство пакистанских захватчиков, которые постоянно нарушают
– Не считаете ли вы, что нам вообще не нужен новый государственный язык? Что английского вполне достаточно?
– Не считаете ли вы, что настало время ликвидировать государственный сектор в промышленности, как не оправдавший себя?
– Каковы конечные цели построения у нас социализма и реалистичны ли они?
– Как вы относитесь к призыву русского посла прибегнуть к рабскому труду в Бхилаи? Имеет ли право зарубежный представитель бесцеремонно вмешиваться в наши дела? Какие санкции планирует предпринять ваше правительство в этой связи?..
"Лучше было бы приехать минут на пять позже. тогда вся эта надоедливая публика была бы уже на галерее для прессы", раздраженно думал Неру. Продираясь следом за двумя полицейскими офицерами сквозь густую толпу репортеров, он молча улыбался. "А потом - почему, в конце концов, я должен отвечать здесь на их вопросы? Есть установленные дни - раз в неделю, слава Богу, - для пресс-конференций. Вот тогда - милости прошу. А Бенедиктова все же зацепили. Словно он чувствовал. И это накануне пуска первой очереди! Сколько же, однако, у России врагов. И у Индии..." Войдя в зал, он уселся в свое кресло. Огляделся. Вот председатель парламентской фракции коммунистов - крупнейшей оппозиционной партии в стране - о чем-то яростно спорит со спикером. Видимо, что-нибудь в протоколе оформлено не так. Не так, как оппозиционерам хотелось бы. Вот генеральный секретарь партии Джаната что-то быстро записывает в свой блокнот.
Да, уж этот-то не упустит случая публично лягнуть премьера. И весь кабинет. И весь мир вообще... Вот "независимый", блокирующийся вечно с крайне правыми, поднялся на галерею прессы и беседует... Постой-ка, с кем же это он? А, вспомнил, с Ластом, корреспондентом "Нью-Йорк Таймс". Никак согласовывают очередной "независимый" запрос? Тоже мне, нашли время и место! И конечно же, Раттак в этой компании. Да...
Но вот спикер призвал зал к порядку. И уже через минуту вся демократия громадной страны, покорно следуя конституции, ринулась в бой за права народа. Каждая фракция - в меру своих сил. Рвения. темперамента. И понимания этих прав...
Просторная, продолговатая комната с небольшими окнами и высоким потолком. И стены и потолок обшиты мореным дубом. Камин в полстены облицован грубым камнем. И громадный стол, и тяжелые стулья из чурбаков темного дерева. Проходы справа и слева от стола застланы коричневыми, домоткаными половиками.
На стенах - старинные щиты, клинки, шлемы, ружья. На столе тарелки, кубки, сосуды из потускневшего от времени серебра...
Любимая столовая Неру. Сюда допускаются лишь родственники и самые близкие друзья. для всех прочих - обычных гостей (а их тысячи) - есть парадная столовая "шик-модерн".
За одним концом стола сидит Неру. За другим, метров за пять до него Маяк. В центре между ними - Шанкар.
– А ты меня кусаешь в своем журнале все злее и злее! премьер смеется, разглядывая принесенную Шанкаром карикатуру.
Она помещена на обложке последнего номера "Шанкарз Уикли". На ней изображен голый Неру с фиговым листочком. На листочке надпись: "Социализм". Премьер, у которого ввалился живот и торчат наружу ребра, недоуменно смотрит на тучного, наглого, шикарно одетого господина. Подпись к карикатуре: "Богатство идей и просто богатство".