Похищение столицы

Дроздов Иван Владимирович

Водки, вина, пива на столе не было. Были соки. И Вера, и Таня, и все в поселке знали, что Трофимыч спиртного не потребляет и никого им не угощает. Абсолютная трезвость была законом в доме писателя, и никто этот закон не нарушал.

Олигарх был из наших,— из тех сравнительно немногих людей, которые вдруг стали сверхбогатыми и самыми могущественными людьми в государстве. Трофимыч недавно опубликовал роман «Бешеные деньги». Собирая к нему материал, встречался с обозревателями крупных газет — некоторые из них помнят еще время, когда Трофимыч работал в газете, и себя считали его учениками. Они вооружили его знаниями многих великих тайн современного государственного устройства, дали прекрасный портрет многих нынешних

олигархов, назвали их фамилии, и кто где живет, и как они делали деньги. Президент России, и премьер-министр, и всякий министр сидели в кармане у этих самых олигархов и против них не смели пошевельнуть пальцем. Почти каждый богач имел пакет акций на каналах телевидения, на радио или в большой газете, и стоило ему повести глазом в сторону неугодного, как продажные журналисты, точно стая гончих, разорвали бы в клочья строптивца. Такова сила денег,— особенно, если эти деньги исчислялись десятками и сотнями миллионов. А были и такие «новые русские», на счетах которых значились миллиарды. Трофимыч по некоторым признакам догадывался, что перед ним за столом, где главной едой была картошка, под именем Царик скрывался именно такой сверхбогач. Но что его привело к нему в дом? Конечно же, суданский министр. Через него Царик хотел протянуть загребущую лапу к богатствам еще одного государства.

Трофимыч, пожимая руку олигарха, едва уловил его фамилию: Царский. Грузинская интонация послышалась в голосе, но на грузина он не похож; и не русский, не еврей — худенькое продолговатое лицо, острый хрящеватый нос, сваленный немного набок, горячечно блестевшие коричневые глаза выдавали какую-то национальную смесь и внутреннее напряжение, угнетавшее его организм. Было похоже, что он давно и серьезно чем-то болен или таял от непрерывно терзавшего его страха или сомнений. Словом, цветущим его не назовешь, преуспевающим тоже, но тогда что же такое олигарх и зачем человеку большие деньги?

Все эти вопросы невольно теснились в голове у Трофимыча, но, конечно, он их не задавал и не торопился начинать разговор, надеясь, что это сделают за него возбужденные неожиданной встречей дамы. Так оно и случилось. Регина игриво обратилась к олигарху:

— Вы ездите на такой машине, вас охраняют, а я вас среди наших богатеев не видала.

— А вы видели всех богатеев? — спросил он, взмахнув в ее сторону, как веером, носом.

— Ну, не всех, а многих — да, видела; особенно, вот мой муж, известный поэт Халиф. Вы, надеюсь, читали его книги?

— Книги? Халифа?.. О, да, конечно! У меня в спальне, на тумбочке, лежат любимые поэты — Пушкин, Байрон... и — Халиф. Да, да — Халиф тоже.

В ответах Царика слышалась большая доза иронии, и Трофимыч оценил остроумие олигарха, но и Регина неспроста совала ему под нос «известного» поэта.

— Ну, вот,— вскочила, наконец, на свой конек Регина,— стихами мужа наслаждаетесь, а того не знаете, что великий русский поэт не имеет гонораров.

Олигарх тотчас ответил:

— Гонорар? Ну, это не проблема. Пусть подойдет на Таганскую семнадцать и скажет, что я просил помочь любимому поэту.

— О, это здорово! Вот так и надо решать деловые вопросы. Ни волокиты, ни бумажек. Подойди к окошечку и получишь гонорар. Аркадий, я тебя поздравляю. А вам,— повернулась к олигарху,— сердечное спасибо. Так, может, вы и книжечку мою поможете напечатать? Детям полезная, во многих странах известная... Уж если творить добро, так широко, по-русски...

— Да, да, по-русски, очень важно все делать по-русски.

Букву «р» он не выговаривал. Несколько смутившись тем, что у него получалось «по-гусски», олигарх продолжал:

— Я слышал о вашей книжечке. Подойдите по тому же адресу, отыщите там Костю Абрамсона,— скажите, что я просил. Он все сделает.

Трофимыч, положив себе картошку, ниже склонил над тарелкой голову, заметно покраснел.

Прежде Регина была другой; как всякая русская женщина, она была скромной, сдержанной, обладала чувством деликатности и такта. Сейчас же... Впрочем, были для нее и извиняющие обстоятельства: она знала, с кем имеет дело, и копила обиду на соплеменников мужа. Они же ему братья по крови; так почему же бросили, обделили? Обобрали всех до нитки и полагают, что так и должно быть. Две тысячи тонн русского золота вывезли за границу и положили на свои счета. Да и валюту всю качнули... Пятьсот миллиардов долларов! Так пусть же выместит свою обиду. Молодец, Регина!..

И олигарх, и министр, и все остальные с охотой поглощали картошку с капустой и моченые яблоки,— видно, для важных персон это была пища редкая, экзотическая. Трофимыч заметил, что Царик не спускал глаз с Татьяны. Она же не проявляла ни к кому интереса; изредка перекидывалась словом с Артуром, наклонялась к Петру Трофимовичу, которого, как всем было видно, обожала. Ей недавно исполнилось восемнадцать лет, и она вполне оформилась внешне, была хороша собой и как бы позволяла всем любоваться своей редкой породистой статью. Крепкий бюст, длинная белая шея... На свежем, почти детском лице точно живой огонь алел румянец, кокетливо играли ямочки в углах губ; темно-синие яркие глаза затягивали точно в омут. На ухо Трофимычу она уже проговорила в адрес олигарха несколько малопочтительных замечаний,— вроде того: интересно бы знать, как это можно заработать сразу миллиард?.. Трофимыч посмотрел на нее укоризненно; тут матушка ее позволяет дерзости, а еще и она! Но Татьяна не заметила его молчаливой критики, вдруг разразилась страстным и длинным монологом:

— Послушайте, Царик! Можно спросить: когда у вас там, в среде богатых и сверхбогатых, появятся покровители искусств... Ну, вроде тех, которые были на Руси: мамонтовы, третьяковы, саввы морозовы?.. Хотелось бы знать. Вот вы сейчас находитесь в доме писателя, а знаете ли, что Петра Трофимовича уже пять лет не печатают?

— Таня! — строго осадил ее Трофимыч.— Это ни на что не похоже. Я бы попросил...

— А вы не просите! У меня душа за вас изболелась. Когда же найдется богатей и одарит вас?.. Вот к нам случайно пожаловал такой. Что же ему стоит...

Царик поднял руку:

— Милая девушка! Мне нравится ваша горячность. Вы меня не знаете, я, может, и не так богат, как вы думаете, но все равно... Ваш святой порыв не может оставить меня равнодушным. Я готов помочь Петру Трофимовичу.

Хотя Царик и говорил с чуть заметным грузинским акцентом и не выговаривал букву «р», но речь его была вполне грамотной и даже не лишена какого-то аристократизма.

— Позвольте! — строго остановил его Трофимыч. — Мне, право, неудобно, что в моем доме, за столом, да еще в присутствии иностранного гостя, зашел такой разговор. Таня не знает, но я участник войны, получаю хорошую пенсию — меня даже демократы не посмели оставить в нищете, как они обошлись с половиной нашего народа. Что же касается до олигархов и всех прочих субъектов, которые вдруг стали богатыми,— Бог им судья. Мы русские...

— Я тоже русская! — снова закипела девушка.— И от имени своего поколения...

— Таня! — прикрикнула на нее Регина.— Это, наконец, похоже на истерику!

— Но позвольте! — вступился за Таню Артур.— Почему бы нам, молодым, и не поговорить о проблемах старшего поколения? Тем более, что не часто нам приходится быть за столом и обедать вместе с министром и олигархом. Наконец, как я понимаю, Царик тоже молодой и мы с ним вправе говорить на равных. Пусть он выслушает наши претензии.

— Да, вы правы,— согласился Царик.— Раз уж мы очутились вместе, давайте обсудим наши проблемы. Может быть, за столом и неудобно обсуждать все частности, а вот пообедаем, и вы, Таня, представите свои предложения. Условились?..