Похищение столицы
Шрифт:
— Дэвушка уже взяла дэньги. Она наша.
Артур приблизился к грузину, залопотал на суданском. Парень перевел:
— Он возвращает вам ваш залог и дает ей много денег — сто тысяч долларов!
Грузин вытянул шею.
— Сто тысяч?
— Да, сто тысяч.
Грузин в растерянности переглянулся с молодым товарищем. Тот тоже был растерян. И тогда грузин с гнутым носом подступился к уху переводчика, зашипел:
— Передайте этой обезьяне, что здесь без моего ведома ничего нэ делается. Г оворить можно только со мной.
Парень перевел. А грузин, подтянув парня за руку, вновь зашипел:
—
Парень перевел, и Артур на это сказал:
— Я никуда не пойду. Пусть официальное лицо придет сюда и мы оформим контракт. Если же он не придет, я заберу девушку к себе в посольство, и мы там все оформим.
Катя вступила в разговор:
— Я тоже никуда не пойду. Хочу в Судан... с этим господином,— кивнула на лысого и бородатого. И даже сделала шаг в его сторону. Грузин всплеснул руками:
— Ай, нэ хорошо менять решения. Уже взял дэньги, а теперь назад. Ну, хорошо. Я дам тэбэ много дэнег. Пайдем в кабинет к дэрэктору рэсторана!
— Никуда я не пойду. Я вас боюсь. Я поеду вот с ним — в Судан.
И сделала еще один шаг к Артуру. Это уж и совсем взбесило грузина, он стал махать рукой и через маленький забор перепрыгнули еще три кавказца, стали страшно вращать глазами, окружили Артура, участников торга. Грузин все шипел в ухо переводчика:
— Слушай, парень! Скажи ты лысому черту: пусть он отсчитает свои баксы нам; иначе будэм рэзать,— и так, что он не найдет дорогу в свой Судан. А, кстати, этот Судан далеко от нас? Он дальше Турции или нэт? За сто тысяч мы эту дэвушку не отдадим. Пусть дает миллион — дэвятьсот тысяч нам, а сто тысяч ей. И тогда мы дадим контракт. И десять тысяч отстегнем тэбе. Если не даст, мы будем рэзать и давать в машину гранату.
Пока он произносил свой страшный монолог, через заборчик перепрыгнул седой и толстый кавказец,— перед ним расступились, и он некоторое время пристально разглядывал Катерину. Все кавказцы замолчали и почтительно ждали распоряжений. Толстый спросил Катю:
— Сколько тэбэ лэт?
— Двадцать один.
— Ты была здэсь раньше?
— Нет, не была.
Грузин снова оглядел ее с ног до головы и уже тише проговорил:
— Мужчин знаешь?
— Как это?
— Ну так... мужиков? Что — нэ понимаешь?
Екатерина потупилась и будто бы покраснела. Сказала тихо:
— Не знаю. Никого я не знала.
— Скажи, девка — ты верно говоришь? Мне важно знать.
— Не вру я.
Толстый обратился к носатому:
— В чем дело?
— А вот! — ткнул рукой в Артура.— Какой-то суданец, видно, богатей — дает ей сто тысяч. И она хочет ехать с ним.
Толстый — к Екатерине:
— Милая! Ты уже получила дэньги, продалась — назад ходу нэт. Мы этого нэ любим.
— Я не из тех, которые продаются. А деньги ваши — вот они. Возьмите.
Толстый схватил ее руку с пачкой денег, заговорил:
— Нэт уж, хорошая. Дэньги твои. И вот еще от меня пять тысяч. Бери. Но только будэшь делать то, что мы прикажем.
Екатерина взяла и эти деньги. И долго их считала — и так, чтобы все видели. «Суданец» нервничал, порывался заговорить с переводчиком. И что-то сказал ему, а тот громко перевел:
— Г осподин дает триста тысяч!
Тогда
Но самые необыкновенные вещи для Артура стали происходить после этой первой и, кажется, успешной боевой операции. По лицу Катерины,— так он мысленно ее называл,— и по всему ее поведению понимал, что она довольна и его ждут какие-то ее откровенные с ним объяснения. И эти объяснения произошли в тот же вечер, когда они вернулись с задания, переоделись, и заказали ужин в кабинет майора. Сидели за круглым столиком, кидали друг на друга возбужденные взоры, улыбались. Большие и круглые серо-зеленые глаза Катерины были влажны от переполнявшего ее удовлетворения и даже как будто бы счастья, от всего только что пережитого. Он также кидал на нее счастливые взгляды и едва сдерживал ликование. Так, наверное, чувствует себя артист, блестяще сыгравший роль или исполнивший номер и сорвавший бурю аплодисментов.
— А вы молодец,— заговорила Катя,— вы прирожденный актер, вам бы в кино роли играть. Я на вас смотрела,— как вы лопотали на своем суданском,— и чуть было не расхохоталась. Этих бедных грузин вы так дурачили...
— Вы тоже...
— Я?.. Что я! Мое дело несложное, сверкай коленками, да считай деньги, чтобы те, кто нас снимал, представили бы начальству хорошие доказательства их преступной торговли.
— Но, во-первых, такие коленки надо иметь...
Майор покраснела и склонила над тарелкой голову, но еще пуще покраснел Артур, тут же пожалевший о таком глупом комплименте. Майор его выручила:
— Я вынуждена демонстрировать себя... почти как натурщица перед художником. Однако, что же делать? Служба такая.
Неожиданно перешла на шепот — едва слышный:
— Больше ни слова. Мы с вами должны уметь молчать.
После ужина майор сказала:
— Завтра я даю вам выходной. Но об одном прошу: молчать как рыба. Самое большее, что можете сказать близким людям — работаете в милиции. А сейчас я вас могу подвезти до метро. Пойдемте.
И они хотели выйти, но зазвонил телефон: майора вызывали к начальнику.
Автандил ходил по кабинету и на манер Сталина курил трубку. Она все время тухла, и он ее раскуривал. Очевидно, и это было воспринято от великого вождя.
Екатерина громко по всей форме доложила и оставалась стоять в положении смирно.
Полковник заговорил:
— Я уже смотрел пленку, мне понравился ваш цирк. Лысый артист хорошо играл роль.
Полковник замолчал. Молчала и майор. Ей нечего было добавить к тому, что увидел на
экране ее начальник. А кроме того, Автандил любил паузы. Это добавляло к его словам величия.