Похищенная синьора
Шрифт:
Анна слышала о La Joconde, разумеется, однако в тот день, стоя перед картиной, впервые внимательно всмотрелась в ее лицо. Да, синьора улыбалась, но это был лишь намек, зарождение улыбки, еще недоступной зрению. Анне тогда показалось, что в выражении лица Лизы таится меланхолия, возможно даже скорбь.
Юная Анна была так поглощена рассказом экскурсовода о Лизе Герардини и загадочным выражением лица флорентийки, что на несколько минут забыла обо всем прочем. Она забыла о том, что ее мать предпочитает проводить вечера в кабаре, вместо того чтобы кормить детей ужином. Забыла, что ей нужно вовремя забрать младшего брата – он рассчитывает на нее в отсутствие матери и будет скучать на школьном дворе в одиночестве, пока Анна за ним не придет. Забыла все истории, придуманные об отце – что
Вместо этого флорентийская синьора, жившая много веков назад, заставила Анну задуматься о чем-то большем. О чем-то намного большем, чем ее собственное существование. О вещах, которые наполняют жизнь тайной и придают ей смысл. О необъятном океане истории и о мире за пределами ее привычного мирка. Анна тогда еще ничего не знала об искусстве, но женщина на картине зажгла в ее сердце искру любопытства, взбудоражила воображение.
В последующие годы Анна много читала об искусстве. Она приходила в Лувр каждую неделю, когда музей на несколько часов открывал свои двери для бесплатного посещения, и всякий раз надолго задерживалась перед портретом флорентийки, пытаясь разгадать секрет ее улыбки.
По окончании лицея Анна пришла в Лувр работать.
Под оглушительное стаккато клавиш пишущей машинки Анна, не переставая печатать, бросила взгляд на черные буквы, появлявшиеся из-под красящей ленты на бумаге.
ОСИРИС. ЕГИПЕТ. ДРЕВНЕЕ ЦАРСТВО
Инвентарный номер E 115
Красный 1
Клац, клац, клац, дзынь… Она дернула рычаг, чтобы передвинуть каретку шумной, дребезжащей «Оливетти» к началу новой строки. Щурясь от резкого света настольной лампы, взглянула на настенные часы и подумала, не пора ли домой. В обычный день она ушла бы с работы в луврском архиве несколько часов назад. Забежала бы в квартиру сменить строгую рабочую одежду на любимое красное платье, подходящую к нему cloche [6] и кожаные туфли цвета каберне на каблуках, взяла бы Эмиля под руку, и они вместе отправились бы в любимый местный ресторанчик ужинать жареными стейками или в Латинский квартал на скрипичный концерт.
6
Женская шляпка-«колокольчик», модная в 1920-х – начале 1930-х г. (фр.)
Но сейчас, следя за перемещением секундной стрелки по циферблату, Анна вдруг поняла, что Кики даже и не заметит, вернулась она сегодня домой или нет, Марсель наверняка уже спит – устал за день караулить произведения искусства в этом же музее, куда Анна сама устроила его охранником, – а Эмиль… Эмиль ее больше не ждет, с того самого кошмарного вечера, когда сказал ей, что любит одну из ее самых близких подруг. В тот миг Анна потеряла одновременно любимого мужчину, лучшую подругу и надежду обустроить свою жизнь. Мелькнула болезненная мысль, что ее совсем никто не ждет.
Девушка с глубоким вздохом откинулась на спинку металлического стула. Спешить ей некуда, значит можно еще поработать. Она провела пальцем по строчкам на странице с описью египетских древностей, лежавшей на столе. Большинство людей сочли бы эти стопки бумаги с сухим перечислением инвентарных номеров, дат и сведений о происхождении экспонатов воплощением скуки. Но для Анны в каждой строчке таилась целая история – история уникального творения рук человеческих, его приобретения, хранения, путешествий из коллекции в коллекцию и даже похищений. Больше всего в этом захватывающем море информации ее поражало, сколько предметов искусства и материальной культуры попали в Лувр неправедными путями: бесценные древности похищали из гробниц и вывозили на кораблях, иконы выносили из церквей, картины Старых мастеров попросту снимали со стен в чужих домах и привозили
Анна потерла щеки и постаралась поудобнее устроиться на жестком стуле. Раз уж она собралась трудиться всю ночь, надо, чтобы в голове прояснилось. Она была всего лишь машинисткой, но в работе ей требовались точность и собранность. Если она пропустит хоть одну строчку текста, от этого будет зависеть судьба бесценных произведений искусства – вместо того чтобы вернуться на свое место, какое-нибудь из них попросту потеряется из-за ее ошибки. Она попыталась сосредоточиться под треск чужих печатных машинок в ярком свете дюжины настольных ламп вокруг и не обращать внимания на внутренний голос, который нашептывал, что ей наверняка суждено до конца жизни оставаться прилежной одинокой машинисткой, что, возможно, больше никто и никогда не будет ее ждать…
– Нужен перерыв? – Люси, главный архивариус, остановилась возле Анны, глядя на нее с грустью и сочувствием – быть может, прочла затаенное отчаяние в выражении ее лица? Сама Люси выглядела сейчас как и весь остальной персонал Лувра – воплощение кипучего энтузиазма, странным образом смешанного с изможденностью. Ее тусклые каштановые волосы были собраны в пучок на затылке; на бледной коже отчетливо обозначились морщинки в уголках глаз. Но скупая улыбка, как и сочувствие были искренними.
Анна тоже постаралась ответить улыбкой в знак признательности за заботу.
– Нет времени на усталость. – Она похлопала ладонью по стопке описей, которые нужно было перепечатать.
Люси обвела утомленным взором хранилище архива. Коридоры и проходы здесь повсюду были заставлены новыми деревянными ящиками, заслонявшими шкафы с папками.
– Когда закончишь страницу, найди меня. Хочу тебе кое-что показать.
Анна проводила взглядом изящную фигуру начальницы, растворившуюся в полумраке коридора.
Ей сделалось не по себе – не приходилось сомневаться, что сюрприз, обещанный Люси, едва ли будет приятным. Хорошие новости тем летом оказались в дефиците, после того как президент Лебрен посоветовал дирекции Лувра готовиться к нападению Германии. Каждый сотрудник музея, даже распоследняя помощница архивариуса вроде нее с тех пор были привлечены к инвентаризации, консервированию и упаковке экспонатов.
Сейчас, когда время перевалило за полночь, Анна, шагая по галереям, видела музейных хранителей, озабоченно и молча сновавших в разных направлениях. Всё, от египетских мумий до живописных полотен Наполеоновской эпохи, уже было упаковано в сколоченные на скорую руку деревянные ящики и промаркировано буквами MN – Musees Nationaux [7] . Анне казалось до слез неправильным и нечестным снимать со стен бесценные картины, вытаскивать холсты из рам… Как будто в замке, населенном благородными рыцарями, объявили срочную эвакуацию. Это было несправедливо. Она знала, что многие из хранившихся в музее произведений искусства уже и раньше подвергались опасности, но у нее сжималось сердце при мысли о том, что эти сокровища окажутся под прицелом. Коллекции экспонатов занимали тринадцать километров галерей – и все это предстояло упаковать. Задача казалась невыполнимой, и теперь уже Анна не удивлялась, что Лувр не только отозвал персонал из отпусков, но и набрал множество волонтеров, и что даже таким незначительным сотрудникам, как она, приходится работать по ночам.
7
Национальные музеи (фр.).
Люси нашлась в галерее с экспозицией наполеоновских коронационных регалий – стояла там со стопкой листов в руках. Заметив вошедшую Анну, она поманила ее к себе:
– Наверное, это совсем не то, чего ты ожидала, когда устраивалась сюда на работу…
– Но я всегда хотела работать в Лувре, со школьных лет, – честно призналась Анна. – Где же мне еще быть, как не здесь? – Она замолчала, внезапно подумав, что, засиживаясь в музее за полночь, спасает себя от возвращения в пустую квартиру к суровой реальности собственной жизни и к мыслям о том, что ей некуда больше идти.