Похищенная синьора
Шрифт:
На этот раз все было по-другому. Раньше Марсель никогда не оставлял ей записок. И никогда не просил, чтобы она его не искала.
Анна свернула с улицы в своем квартале на боковую дорожку и принялась подниматься по лестнице вверх по склону Монмартра. На полпути остановилась отдышаться. Окинула взглядом с высоты привычную панораму Парижа. Она ожидала увидеть шпили собора Нотр-Дам, словно выгравированные на фоне неба, но этой ночью готический храм превратился в расплывчатое черное пятно, и даже знаменитая Эйфелева башня растворилась во тьме – огни погасили, чтобы цели не видно было с воздуха.
Преодолев подъем, Анна повернула к улочкам, где кабаре, некогда пользовавшиеся почетом и славой,
Кабаре, в котором мать Анны и Марселя проводила бо2льшую часть времени, однако, переливалось огнями. Анна всегда старалась обходить это заведение под названием La Cloche – «Колокол» – стороной, даже если мать предпочитала ночевать там, а не в их ветхой квартирке. Монмартрские кабаре давным-давно утратили свой глянец Belle Epoque [9] , которая и сама канула в прошлое, потеряли блеск и престиж последних пяти десятков лет и превратились в бездарные пародии на самих себя, прежних. Они пережили мировую войну, катастрофический спад в экономике и, как стареющие проститутки, повидавшие на своем веку все разнообразие унижений, вид имели потасканный, изнуренный, но еще хорохорились и подмалевывали фасады. То же самое можно было сказать и о коллегах Кики: ученицы самых престижных балетных школ, некогда подававшие большие надежды, ныне тщились продлить свое существование на сцене, собрать осколки былой жизни хотя бы в гримерках.
9
Прекрасной эпохи (фр.). Исторический период в Европе с конца XIX в. до начала Первой мировой войны в 1914 г.
Анна вошла в кабаре через заднюю дверь, стараясь не обращать внимания на привычную тошнотворную смесь запахов – косметики, пота, рвоты и опилок. Мать она нашла свернувшейся клубком на узкой банкетке в одной из гримерок, посреди ворохов измятых платьев с блестками, рваных чулок и пустых жестянок из-под кремов и румян. По пути за кулисами она наткнулась взглядом на пару пыльных противогазов, валявшихся у деревянных подпорок сцены, брошенных давным-давно в суете и забытых. Это послужило ей напоминанием, что надо успеть вернуться в Лувр как можно раньше, ведь она пообещала Люси, что покинет Париж вместе с другими музейными работниками на рассвете. Когда еще доведется свидеться с матерью, было неизвестно, и от одной этой мысли в душе шевельнулась жалость.
– Кики, – позвала Анна, подергав бретельку ее поношенного зеленого платья. – Maman… [10]
Кики приоткрыла сначала один налитый кровью глаз, затем второй.
– Cherie?.. [11] – Голос прозвучал хрипло. Она ухватилась за протянутую дочерью руку и кое-как приняла сидячее положение на банкетке. – Ты что здесь делаешь?
«Прогресс», – подумала Анна. Зачастую, когда она приходила в кабаре, Кики и вовсе отказывалась просыпаться. Ее руку мать держала крепко.
10
11
Милая?.. (фр.)
– Мне надо с тобой поговорить, – сказала Анна. – Ты слышишь меня? Послушай, пожалуйста.
Кики молча потянулась за недокуренной сигаретой, лежавшей в пепельнице на столике у банкетки.
– Кики, – повторила Анна. – Послушай меня. Марсель сбежал.
– Сбежал? – Кики икнула и хихикнула. – Вот уж удивила. Мальчишка весь в отца. – Она чиркнула спичкой, раскурила мятый бычок и, глубоко затянувшись, уставилась на дочь, щурясь от дыма.
В гримерке, заваленной ворохами пестрых платьев, Анна чувствовала себя глуповато в строгой белой блузке, серо-коричневой юбке и поношенных кожаных туфлях.
– Он оставил записку, – продолжила девушка и протянула матери сложенный листок бумаги. – К тебе не заходил?
– Кто, Марсель? – Кики фыркнула. – Этот ребенок не считает нужным со мной откровенничать. – Она встала, помассировала поясницу и принялась копаться в барахле на туалетном столике. – Который час?
– Скоро уже рассветет, – сказала Анна. – У тебя есть предположения, куда он мог отправиться?
Кики пожала плечами:
– Куда-нибудь да отправился со своей новой подружкой. С девушкой. С той хорошенькой еврейкой.
«С девушкой?.. С хорошенькой еврейкой?..» – в недоумении мысленно повторила Анна.
– У Марселя нет девушки, – вслух сказала она.
– Ты просто не в курсе. – Кики широко улыбнулась дочери.
Анна помотала головой. Нет, мать ошибается, у Марселя не может быть девушки – она в этом не сомневалась. Марсель всегда рассказывал ей, сестре, обо всем. Ведь обо всем же… Внезапно Анне пришло на ум, что в последнее время брат всегда отлучался куда-то из Лувра в обеденный перерыв и все чаще возвращался домой поздно.
Мать как будто прочла ее мысли:
– Неудивительно, что он тебе не сказал – наверно, боялся, что ты испортишь ему всю малину. Да ты и сама не очень-то интересовалась его делами, надо думать, потому что была занята своей grand amour, n’est-ce pas? [12]
Анну эти слова задели, но она смолчала, лишь качнула головой. Как она могла признаться в том, что Эмиль бросил ее, если мать всю жизнь меняет мужчин как перчатки – легко бросает их сама и легко находит новых. Лучше с ней вообще не обсуждать такие темы. Анна вернулась к разговору о Марселе:
12
Великой любовью, не так ли? (фр.)
– Он мог попасть в опасную историю. И это сейчас, когда нам надо уезжать из города…
Мать сделала еще одну затяжку, выжав последнее из коротенького окурка, и раздавила его в пепельнице.
– А ты-то куда собралась, mon petit chou? [13]
Анна со вздохом опустилась на край банкетки, где раньше спала мать:
– Честно говоря, понятия не имею. – Дальше она рассказала обо всем, что творилось в Лувре в последние дни, и о предложении сопровождать коллекцию произведений искусства – в том числе «Мону Лизу» – в некое безопасное место.
13
Голубушка (фр.).