Похищенная весна. Петроград – Ленинград
Шрифт:
– Значит, я фея? – Катя зазвенела смехом, будто и вправду дитя из сказки. – И все-таки странная ты. – Перешла на финский. – Родилась в Суоми. Суоманланнен, как я.
– Мои мама и папа говорили на русском, моя няня тоже говорила на русском. У нас вся прислуга из русских была. Соседи тоже русские. Откуда мне было финский знать? – Ольга, продолжая держать в одной руке пальто, задумчиво переложила хлеб с края стола на этажерку, чтобы Катя его случайно не смахнула, – друзей, как у тебя, в моем детстве не было … Ты посиди, я выскочу на минутку.
Ольга
Ей опять стало невыносимо тоскливо. Как тогда, в пятнадцать лет в Выборге, когда ее единственными товарками были лошадка Маревна и пачка столичных журналов. Она устала жить в Финляндии и сейчас. Язык действительно никогда ей не давался. Даже почтальону сейчас она говорит только «здравствуйте», «спасибо», «до свидания».
Несмотря на то, что с ней была Катя, соседки-жилички, Ольга снова чувствовала себя чужой в этой стране. А ведь она отлично устроилась в Териоках по современным меркам! Работы не было, говорят, до самого Хельсинки. А у нее была! К тому же повезло взять комнату в пансионе у самого моря.
Почтальон, поклонившись, пошел к городу, держа велосипед за руль. Тонкие колеса вязли в снегу, подтаявшем на солнце. Ольга глядела на мокрые по щиколотку ноги молодого финна и представила, как ему сейчас холодно. Она тоже зябла. Или ее знобило от волнения.
Она сделала вдох – пахло чем-то новым, свежим. Пахло молодостью, ее далекой юностью. Лед блестел на солнце совсем по-весеннему. Немногочисленные отдыхающие скользили вдоль берега на финских санях. И это было как-то по-особенному. Сегодня все было как-то по-особенному и как-то бессмысленно. Хотелось бросить все и бежать на вокзал. Поесть и поболтать можно и дома! Но она сейчас соберется с духом и сделает все, как должно.
Ее все пугали, что в Ленинграде с работой еще хуже, – статьи подсовывали, – что там такая разруха, что жить невозможно, людей хватают на улицах. Но ей не было страшно. Чего греха таить, последние пару лет им с Катюшей здесь было спокойно и уютно. Платили вполне прилично, в три раза больше, и работы в три раза меньше, чем в магазине у Юли Хенриксон в 1924 году. Да и все прочее. Вот после тех лет Ольге нечего бояться. Все как-нибудь устроится. Мир не без добрых людей.
«Лишь бы Катя и родители были рядом. А может и Саша… Хотя нет. Конечно, Сашу лучше не беспокоить. Без меня ему лучше. И все-таки сегодня все особенное!» – думала Ольга, поднимаясь на второй этаж с кофейником и кувшинчиком молока. Катя, не дождавшись матери уже терзала зубами горбушку.
– Кахви? – блеснула Ольга знанием финского перед дочерью.
Катя улыбнулась, спрятав за щеку кусок хлеба, и кивнула.
Весь завтрак со спорами и беготней в кухню занял часа полтора. Ведь надо было сразу решить, что из съестного и посуды им может понадобиться. Но Ольга была непреклонна и разрешила взять только конфеты, подаренные в дорогу Катиными товарками. Из утвари она ничего брать не хотела, у них на Церковной отличная кухня и у кухарки все есть!
После такого смелого решения Ольга объявила Кате, что игрушек тоже брать не надо, потому как
– Ага! Мне не брать «мои деревяшки», а ты себе, вон, две связки книг берешь? – протестовала Катя.
Обе посмотрели на груду собранных вчера вещей. Чемодан, холщовый мешок с обувкой, второй – с Катиными вещами, две связки книги и небольшой ридикюль с самым необходимым. Еще один мешок Катя, взлохмаченная, как фурия, трясла перед Ольгой. В нем стучали Катины любимцы, вырезанные из вишневого дерева.
Ольга поняла, что все им не донести. Даже если до вокзала взять извоз. «Но Катя упертая! – подумала она, и сама себе добавила, – Как я…»
– Ладно, Катюша. Ты права, – капитулировала Ольга, а плечи ее опустились еще ниже, – Я поступаю не совсем честно. Но ты же знаешь, эти книги мне очень дороги…
– Мне тоже дорога моя лошадь! – капризно прервала ее Катя.
– Дослушай, пожалуйста. – Ольга дрожащим голосом старалась успокоить распалившуюся дочь. – Мы обе должны пойти на уступки, так?
– Та-ак… – подтвердила Катя, ожидая подвох.
– Ты бери только одну свою дорогую лошадь, а я возьму только одну связку дорогих мне книг! Хорошо?
Такое решение Катю устроило, она победно вытащила деревянную лошадку размером с буханку хлеба и показушно впихнула в мешок со своей одеждой. По пути будто случайно задев стопки книг, тут же завалившихся на половичок.
Ольга же немного посокрушалась по поводу двенадцати томиков, так заботливо накануне отобранных и увязанных. Но, вздохнув, распустила бечевку и расставила книги из второй связки на деревянные узкие доски, служившие им библиотекой.
Как бы хорошо они вчера ни уложились, а хлопоты перед выездом заняли без малого два часа. Время начало поджимать.
– Все! Хватит перебирать пожитки! – скомандовала Ольга, скорее себе, чем Кате.
Через десять минут они стояли в валенках и пальто возле собранных вещей.
– Давай-ка присядем. Помнишь, в дорогу что прочесть надо?
Катя кивнула:
– Ангел-хранитель, служитель Христов, крылатый и бестелесный… – тараторила Катя, как учил ее перед отъездом два года назад Отец Григорий. Под шустрый ручеек Катиной молитвы Ольга осмотрела комнату в последний раз. Почти идеальный порядок. Будет не стыдно перед въезжающими завтра новенькими. Виртенен предупредил, что комната, если что, уже будет занята. То на вдохе, то на выдохе Катя дошептала. – Смиренно молю тебя о сем и уповаю на помощь твою. Аминь!
– Аминь! Ну, с Богом!
Ольга и Катя Петровы не спеша спустились со своими вещами в кухню, затем – во двор. Никто не вышел их провожать. Кто хотел, попрощался заранее. А попусту лясы точить здесь было не принято.
Распределив по тяжести ношу, Петровы отправились к Виертотие. Чемодан и торба с обувкой, хоть и были тяжелые, но книги нести оказалось намного неудобнее. Бечевка резала больные Олины пальцы и ей приходилось постоянно переменять руки. Ольге больно было смотреть и на Катю, закинувшую на плечо свой мешок. Ридикюль для нее был слишком длинный, она шла, отводя его от тела, но то и дело задевала ногой, он раскручивался и не давал идти дальше.