Похищенные часы счастья
Шрифт:
Мало-помалу она рассказала ему обо всем и, как это ни странно, он тоже открыл ей все свое прошлое. Рассказывая правду о своем браке, он знал, что этим не оттолкнет ее от себя. Окончив рассказ, он только спросил:
— Прощаешь мне это?
И Ди простила ему его брак, как простила бы и всякую несправедливость в отношении себя самой. Она слишком любила Гюга, чтобы осуждать его. Она принимала его таким, каким он был, и любила в нем даже его слабости.
К счастью, им не были чужды и мелкие человеческие недостатки. Горячая любовь не ограждала их от мелочей повседневной жизни. Ди сердилась на Гюга, когда он проявлял
Мосье Брасский, русский, друг ее прежнего учителя пения, занимавшегося с ней у Виолетты, был в восторге от своей ученицы. Зная, что Гюгу это будет неприятно, Ди оставила его к чаю и задержала до самого обеда.
Когда, наконец, после обеда они остались одни, Ди поднялась со своего места.
— Я очень устала, — сказала она вежливо. — Если ты ничего не имеешь против, я пойду спать.
Гюг почтительно открыл перед ней дверь. Но он с удовольствием больно схватил бы ее за руку, когда она проходила мимо него, такая маленькая и спокойная.
Он сел в шезлонг, стоявший у открытого окна, и стал смотреть в темноту ночи.
«Ди нуждается в твердой руке», — думал он с неудовольствием. Он поступил совершенно правильно, отправив недобросовестную служанку, и Ди должна согласиться с ним. Он, конечно, не станет делать попыток к примирению, они должны исходить от Ди.
Диана в своей комнате тихо стояла у открытого окна. Легкая усмешка тронула ее губы — она вспомнила взгляд, брошенный на нее Гюгом в ту минуту, когда она проходила через открытую им дверь. «Мужчины ведь во многом походят на детей», — подумала она. А раз это так, им следует прощать. Она накинула белый шелковый халатик и бесшумно спустилась вниз по лестнице.
Дверь в гостиную была открыта. В полумраке вырисовывалась высокая фигура сидящего в шезлонге Гюга. Легкими шагами Ди пересекла комнату. Он не заметил ее.
Тихонько подойдя сзади, она наклонилась над ним, обхватила руками его подбородок и запрокинула назад его голову.
— Мне очень жаль, что я огорчила тебя, любимый, — прошептала она тихо.
Гюг быстро повернулся и схватил ее в объятия. Прикосновение ее тонких маленьких рук обожгло его, словно огнем.
— Я во всем виноват, дорогая, — сказал он поспешно.
Он усадил ее в кресло и опустился перед ней на колени.
— Ты должна выдерживать характер, — говорил он, нежно прижавшись к ее щеке, — и не позволять мне обижать тебя. Слышишь, моя маленькая?
ГЛАВА XV
Золотые дни, а затем...
Бывают влюбленные, которые умеют так бережно относиться к своему чувству, что ни время, ни скучные мелочи повседневной жизни не могут его разрушить. Это своего рода гении в искусстве любви,
Может быть, для большинства из нас, поглощенных мелкими заботами и стремлениями, радость приобретает особенную ценность именно благодаря этой своей скоротечности; мы особенно жадно цепляемся за нее, зная, как легко может она уйти от нас.
К счастью, каждый истинно любящий считает, что любовь его не знает границ, что до него никто еще так не любил, что чувство его бессмертно. И когда появляется на горизонте первое, чуть приметное облачко, он не замечает его; когда облачко становится темнее, а он все еще не обращает на него внимания. Привычка быть счастливым заменяет былую лучезарную радость. И только когда неожиданно с глаз мужчины спадает пелена уравновешенности, спокойствия и комфортабельной скуки, он вдруг видит, что любовь ушла, и то, что он привык считать счастьем, — не что иное, как удобное существование, которое он навязал любимой женщине, как наиболее отвечающее его потребностям.
Пока стояли золотые дни, пока ночи казались часами, похищенными у неба, Гюг верил, что ни один человек в мире не любил так, как он любит Ди.
То, как она управляла их повседневной жизнью, доставляло особую радость его деятельной натуре. Она находила для него занятие в течение целого дня — и он был доволен этим. Он научил ее управлять автомобилем, настаивал, чтобы она серьезно занималась пением. Их дни были заполнены.
Так продолжалось до тех пор, пока однажды Гюг не подвернул себе ногу и не оказался прикованным к своему креслу. В это же время, впервые за все месяцы, начались дожди, и Гюг принужден был лежать в комнате.
Ди была страшно огорчена. Она почти не оставляла его одного, и он почувствовал, хотя отчасти это можно было объяснить и болями в ноге, что ее чрезмерное внимание начинает раздражать его.
Впервые Гюг пожалел, что не взял с собой Тома. Он вспоминал о своем молчаливом и спокойном слуге, об его интуитивной способности угадывать малейшие желания хозяина. Ему надоели вечные вопросы о том, не лучше ли его ноге, не слишком ли жарко в комнате, не желает ли он, чтобы затопили камин, не хочет ли он есть.
Он не высказывал открыто своей досады по поводу вынужденного заточения, но его нервное настроение, казалось, пропитывало атмосферу маленького домика.
А дождь все лил, небо было обложено тучами; везде стояли лужи; забрызганные грязью головки цветов поникли. Сад выглядел запущенным и неопрятным. Сырость проступила на хорошеньких цветных обоях маленьких комнат «виллы из сказки», и в них было слишком душно для того, чтобы можно было затопить камин. Мебель сразу приняла непривлекательный вид — она казалась липкой.
К довершению всех бед кухарка, сменившая Марию, объявила, что у нее заболела мать и она должна уйти. Ди вынуждена была сама взяться за стряпню. Она несколько потеряла к ней навык, месяцы счастливой беспечной жизни почти совершенно изгнали из ее памяти воспоминания о прежних днях, наполненных скучными работами по хозяйству. К тому же те простые блюда, которые она готовила для своего отца, сильно отличались от всевозможных омлетов, суфле и других изысканных лакомств, которыми следовало угощать Гюга.