Похищенные годы
Шрифт:
С таким же успехом она могла разговаривать с глухим.
– Я уже говорил раньше и скажу еще раз: никто не заставит меня сесть в этот вонючий громыхающий тарантас.
Краем глаза он увидел, как она напряглась, ее подбородок дерзко задрался. Он пожал плечами и продолжал приводить в порядок усы.
– Полагаю, тебе все равно, поеду я с вами или нет. Ты все равно поедешь. Хоть на всю ночь.
– Я никогда не уезжала на всю ночь, – ответила она обиженно. – Я всегда возвращалась до того, как ты пойдешь спать. По крайней мере, если ты шел спать в обычное время. Так ты едешь или нет?
Она
Он коротко покачал головой.
– Я не собираюсь сидеть сзади вас, как третий лишний. Ты же не хочешь, чтобы я ехал с вами. И он не хочет, я это знаю.
– Ну… – она запнулась и поджала губы. – Он только спросил.
Она гордо подняла голову, повернулась на каблуках и решительно пошла в спальню, принадлежавшую раньше ее сестрам.
Через мгновение она появилась в кремовой шляпке, которая неплохо шла к голубому, цвета морской волны платью. Дэвид купил ей его на день рождения. Очень модное, узкое, достаточно короткое, чтобы были видны ее щиколотки. Летти была без ума от этого подарка.
Отец старался сделать вид, что не замечает ее, но она выглядела так привлекательно, ее фигура была так изящна, а щеки так пылали, что волна любви захлестнула его.
– Я ухожу, папа. – Ее резкий голос охладил на мгновение вспыхнувшую нежность.
Он хмыкнул и уставился в зеркало, наблюдая, как она выходит из комнаты. Ее каблуки сердито застучали по ступенькам.
– И не позволяй ему ничего делать с собой в его распрекрасной машине! – крикнул он ей вслед. Он услышал, как в магазине звякнул дверной звонок и как хлопнула дверь.
– Не позволяй ему, – пробормотал он тихо, словно опавшие листья прошелестели по тротуару. – Не позволяй ему забрать тебя у меня. Что я буду делать, если ты уйдешь?
Мгновение он смотрел на свое отражение в зеркале, потом отвернулся и уныло бросил ножницы на перевернутый медный поднос.
Мысленно он отправился за ними. Он видел горящие лица влюбленных, слышал их смех, его дочь уже не девушка, а женщина, которая после шести лет знакомства должна знать мужчину, который за ней ухаживает, каждый его дюйм. А знает ли она каждый его дюйм?
Он постарался не думать об этом, но мысли не слушались. На лице мужчины за рулем, должно быть, блуждала улыбка; он смотрел на дорогу. Женщина откинула голову на спинку сиденья, ее волосы выбивались из-под шляпки. Или нет, она, наверное, сняла шляпку, и ее волосы развевались на ветру.
У Лавинии они, вероятно, смеялись, болтая за чашкой чая, играли с его внуками, которых он сам редко видел, потому что его старшая дочь не часто приезжала к нему. До него никому нет дела. Чертова семейка! Проклятия проносились в его голове. Ты растишь их, заботишься о них, работаешь, потеешь, чтобы они были чуть лучше одеты, чуть лучше накормлены. И что получаешь взамен? Они превращаются в бесчувственных кукол, которые и знать не хотят дом, в котором выросли. Они слишком заняты, чтобы приехать туда, где родились и где живет их отец.
Затем, распрощавшись с Лавинией и Альбертом, они покинут их шикарный дом, сядут в автомобиль, медленно поедут в темноте… Артур Банкрофт отдернул на окне в гостиной толстую кружевную занавеску, белоснежную после недавней стирки и жесткую от крахмала. Летиция хорошо
В сумерках мужчина и женщина будут медленно ехать мимо леса. Деревья отбрасывают на дорогу длинные тени. В одном из тенистых мест мужчина остановит машину, выключит мотор, повернется к женщине, обнимет ее. Прижмет к себе, поцелует, начнет ласкать…
– Мерзкий грубиян! Своими грязными руками… Мою дочь! Он хочет забрать ее у меня. Но я не позволю ему! Видит Бог, я не позволю!
Отец сидел в деревянном кресле жены у незажженного камина. В гостиной было темно. Что возраст делает с людьми! Весь его гнев вдруг улетучился. Он следил выцветшими голубыми глазами за тенями на стене.
– Я старею. Старею. Пятьдесят шесть. Господи, что я буду делать, если он заберет ее у меня?
С усилием, как человек, страдающий артритом, он медленно поднялся с кресла, пошарил рукой на камине в поисках спичек, встряхнул коробок, проверяя, что они там есть. Вспыхнувшая спичка желтым пламенем осветила его лицо, он прошел в центр комнаты и поднес спичку к газовой лампе. Газ зашипел, затем раздался хлопок, и комната озарилась зеленоватым светом. Газ пошел ровнее, свет стал ярче.
На краю Эппингского леса Дэвид наклонился и нежно поцеловал Летти. Она лежала в его объятиях, стараясь не думать об отце и желая только нежных поцелуев, которые говорили так много. Но она не могла не думать об отце.
– Уже поздно, Дэвид.
– Нет еще, – прошептал он, не замечая ничего вокруг, кроме нее. Легкий ночной ветер освежал их лица, она вернула ему его поцелуй. Его руки сквозь одежду ласкали ее грудь, она вздохнула, ей захотелось избавиться от стесняющего платья.
Они могли любить друг друга здесь, в тени деревьев. Она знала это. Ее руки обвивали его шею, их губы соприкасались, кровь стучала у нее в висках. Но где-то в глубине сознания билась мысль: уже поздно, отец будет волноваться…
– Дэвид, нужно возвращаться. – Слова вырвались сами собой, против ее воли.
– Не беспокойся, дорогая. – Голос Дэвида был прерывистым. Но ее волнение лишь усиливалось, тело напряглось.
– Дэвид…
– Не беспокойся. – Его дыхание стало резким, руки требовательными. Она вдруг испугалась, что может забыть все предосторожности, все благоразумие.
– Нет, Дэвид, не надо.
Самоконтроль помимо ее сознания владел ею. Как она ненавидела этот самоконтроль, но, подобно беспомощной жертве, была вынуждена подчиняться ему. Может быть, наступит такой момент, когда она станет полностью свободна, забудет все и позволит любить себя со всей страстью. Час назад она бы позволила. Но сейчас…
– Дэвид, уже поздно!
Ее резкий голос привел его в чувство. Откинувшись назад, он прочитал в ее глазах, с какой мукой и болью она отвергает его, замер на мгновение, затем осознал: она отвергает не его, это влияние того, кто находился за много миль отсюда, а мог бы тоже сидеть рядом с ними. Тот, с кем он не мог состязаться.
Он сидел, глядя перед собой в темноту.
– Хорошо! Я отвезу тебя домой к отцу. Тебя это беспокоит? Я для тебя всегда на втором месте. Во всяком случае, я сейчас отвезу тебя домой.