Похищенный. Катриона (ил. Ю. Гершковича)
Шрифт:
— А как вы узнавали час, когда вам надо было идти на свидание? — спросил я.
— Хозяин около одиннадцати часов вечера приносил мне еду, немного водки и огарок свечи, чтобы можно было поесть при свете, — сказал он. — Тогда-то мне пора было отправляться в лес. Я лежал там и горько тосковал по тебе, Дэви, — продолжал он, положив мне руку на плечо, — н старался угадать, прошло ли уже два часа, если не приходил Чарли Стюарт и я не узнавал этого по его часам. Затем я отправлялся обратно к своему ужасному стогу
— Что же вы делали там? — спросил я.
— Старался как можно лучше провести время. Иногда я играл в костяшки — я отлично играю в костяшки, — но неинтересно играть, когда никто не восхищается тобой. Иногда я сочинял песни.
— О чем? — спросил я.
— Об оленях, о вереске, — сказал он, — о старых вождях, которых давно уже нет, о том, о чем вообще поется в песнях. Иногда я старался вообразить себе, что у меня две флейты и я играю. Я играл длинные арни, и мне казалось, что я играю их замечательно хорошо. Уверяю тебя, иногда я даже слышал, как фальшивил! Но главное то, что все это кончилось.
Затем он заставил меня снова рассказать о своих приключениях, которые опять выслушал сначала со всеми подробностями, чрезвычайно одобрительно и по временам уверяя меня, что я «странный, но храбрый малый».
— Так ты испугался Симона Фрэзера? — спросил он как-то.
— Еще бы! — воскликнул я.
— Я также испугался бы его, Дэви, — сказал он. — Это действительно ужасный человек. Но следует и ему воздать должное: могу уверить тебя, что на поле сражения это весьма порядочная личность.
— Разве он так храбр? — спросил я.
— Храбр? — сказал он. — Он более непоколебим, чем стальной меч.
Рассказ о моей дуэли вывел Алана из себя.
— Подумать только! — воскликнул он. — Ведь я учил тебя в Корринаки. Три раза, три раза обезоружить! Да это позор для меня, твоего учителя! Вставай, вынимай свое оружие. Ты не сойдешь с места, пока не будешь в состоянии поддержать свою и мою честь!
— Алан, — сказал я, — это просто безумие. Теперь не время брать уроки фехтования.
— Я не могу отрицать этого, — сознался он. — Но три раза! А ты стоял как соломенное чучело и бегал поднимать свою шпагу, как собака — носовой платок! Давид, этот Дункансби, должно быть, необыкновенный боец! Он, вероятно, чрезвычайно искусен. Если бы у меня было время, я вернулся бы и попробовал бы сам подраться с ним. Он, должно быть, мастер этого дела.
— Глупый человек, — сказал я, — вы забываете, что ведь он бился со мной.
— Нет, — сказал он, — но три раза!
— Вы же сами знаете, что я совершенно не искушен в этом деле! — воскликнул я.
— Нет, я никогда не слыхал ничего подобного, — сказал он.
— Я обещаю вам одно, Алан, — заметил я, — когда мы встретимся в следующий раз, я буду
— «В следующий раз»! — сказал он. — Когда это будет, желал бы я знать?
— Ну, Алан, я об этом тоже уже думал, — отвечал я, — и вот мой план: я хотел бы сделаться адвокатом.
— Это скучное ремесло, Дэви, — сказал Алан, — и, кроме того, там приходится кривить душой. Тебе лучше бы пошел королевский мундир.
— Вернейший способ нам встретиться! — воскликнул я. — Но так как вы будете в мундире короля Людовика, а я — короля Георга, то это будет щекотливая встреча.
— Ты, пожалуй, прав, — согласился он.
— Так уж я лучше буду адвокатом, — продолжал я. — Я думаю, что это более подходящее занятие для человека, которого три раза обезоружили. Но лучше всего вот что: один из лучших колледжей для изучения права — колледж, где учился мой родственник Пильриг, — находится в Лейдене, в Голландии. Что вы на это скажете, Алан? Не смог бы волонтер королевских шотландцев получить отпуск, незаметно промаршировать до Лейдена и навестить лейденского студента?
— Конечно, смог бы! — воскликнул он. — Видишь ли, я в хороших отношениях с моим полковником, графом Дрюммонд-Мельфортом, и — что еще важнее! — мой двоюродный брат, подполковник, служит в полку голландских шотландцев. Ничего не может быть проще, как получить отпуск, чтобы навестить подполковника Стюарта из Галькета. Граф Мельфорт, очень ученый человек, пишущий книги, как Цезарь, без сомнения будет очень рад воспользоваться моими наблюдениями.
— Разве граф Мельфорт писатель? — спросил я. Хоть Алан выше всего ставил воинов, но я лично предпочитал тех, кто пишет книги.
— Да, Давид, — сказал он. — Можно было бы заметить, что полковник должен был найти себе лучшее занятие. Но могу ли я осуждать его, когда сам сочиняю песни?
— Хорошо! — заметил я. — Теперь вам остается только дать мне адрес, куда писать вам во Францию. А как только я попаду в Лейден, я пришлю вам свой.
— Лучше всего писать мне на имя моего вождя, — сказал он, — Чарлза Стюарта Ардшиля, эсквайра, в город Мелон, в Иль-де-Франс. Рано ли, поздно ли, но твое письмо в конце концов попадет в мои руки.
В Мюссельбурге, где мы завтракали треской, меня чрезвычайно позабавили разговоры Алана. Его плащ и гетры в это теплое утро привлекали к себе внимание, и, может быть, было действительно разумно объяснить посторонним, почему он так одет. Алан принялся за это дело крайне ретиво. Он болтал с хозяйкой дома, хвалил ее способ изготовления трески, потом все время жаловался на простуженный живот и с серьезным видом рассказал о всех симптомах своей болезни. После этого он с большим интересом выслушал все советы, которые дала ему старуха.