Похититель бриллианта
Шрифт:
– Никогда?
– Не суждено, Зайцев. Одни это переносят мужественно, с пониманием законов общественного и производственного развития, другие теряют самообладание и посвящают жизнь тому, чтобы устранить эту несправедливость. Самые нетерпеливые попадают в твой кабинет, становятся твоими клиентами. Если хочешь, могу назвать их пациентами, но те иногда выздоравливают, а ты своих не излечиваешь, нет, ты тычешь их мордой в грязь их поступков, но морды от этого не становятся чище...
– Я насчет кольца, - напомнил Зайцев.
– И я о том же! Встречая на жизненном
– Это ты о себе?
– О себе, о тебе, о похитителе бриллианта. Кольцо Рая получила в подарок. Никогда раньше у нее не было столь дорогого кольца, поэтому похищение не могло быть продуманным, заранее подготовленным. Похищение было случайным. Я бы назвал его сорочьим. Влетела сорока в форточку, увидела блестящую вещь, хвать ее - и назад. Похититель скучал в ожидании застолья и беспорядочно хватался за различные предметы - книги, статуэтки, картинки... Попалась и коробочка. Открыл - кольцо. Не совладал с собой, сунул в карман, отошел к другому шкафу. Вопросы есть?
– Пока нет. Но почему ты решил, что похититель обязательно мужчина? Сорочьи привычки присущи и женщинам.
– Женщины помогали Рае готовить стол. Они не маялись в ожидании. А мужчин Рая сразу выпроваживала в эту комнату, чтобы не видели таинство приготовления пищи.
– Да, возможно, ты прав...
– Я прав без всяких оговорок, потому что кольцо уже две недели лежит в коробочке, там, где ему положено лежать. Мужчин на торжестве было пятеро. Мы с тобой и те трое. Я позвонил всем троим и пригласил их к Рае. Я сказал им, что у нее пропало колечко, очень ценное для нее колечко, что она вся в слезах и собирается даже обратиться к следователю, чтобы он по отпечаткам пальцев нашел злодея.
– Дальше, дальше!
– нетерпеливо сказал Зайцев.
– Торопишься? Напрасно. Только что я сказал тебе самое главное. Я сказал им, что на стекле книжного шкафа остались отпечатки пальцев похитителя.
– Там все было захватано пальцами!
– Это знаешь ты, но он-то не знает. Забываешь, Зайцев, самое важное и помнишь какие-то пустяки. Похититель полез в книжный шкаф без какой-то цели, не знал он о существовании кольца и потому не предпринял никаких мер, чтобы не оставить следов. Понимаешь? Мои слова об отпечатках пальцев его встревожили. Он понял, что у него почти нет времени, что нужно торопиться, пока не приехал следователь. Он оказался в сложном положении признаваться поздно, просто вернуть кольцо, подбросить нельзя...
– Что же ему остается?
– Попытаться обесценить отпечатки. Для этого есть единственный способ - снова у всех на глазах потрогать коробочку, стекло, полку. Чтобы потом можно было сказать - простите, но отпечатки я оставил на следующий день, когда меня пригласили, когда...
– Значит, это был...
– Совершенно верно. Помнишь, я передвинул кресло? Я отгородил угол комнаты, так что пройти к шкафу легко и непосредственно стало невозможно. А похититель,
– А может, это будет человек, который любопытнее других, или человек менее других деликатный, хуже воспитанный... Да мало ли какие причины можно придумать!
– Придумать можно. А зачем? Человек отодвигает столик с кофе, чуть не падая мне на колени, протискивается к шкафу и тут же начинает хватать стекло, коробочку, полку - смотрите, дескать, когда возникли эти отпечатки - сейчас, а уж никак не вчера, когда пропало кольцо.
– Как-то жидковато это, неубедительно...
– Как бы там ни было, хозяйка счастлива, а слабонервные подруги ее любимые теряют самообладание при виде кольца! Но!
– Ксенофонтов поднял длинный указательный палец.
– В отличие от некоторых работников правосудия я не спешу с выводами, я продолжаю поиск - задаю вопрос.
– Какой? Не помню...
– Вопрос совершенно невинный: "Ты ведь не знал, что оно такое дорогое?" Пустой, казалось бы, вопрос, но сколько в нем коварства! О! Ксенофонтов покачал головой, словно бы в восторге перед собственной проницательностью.
– Не вижу никакого коварства!
– Что мне отвечает на этот вопрос Сварчевский? Он не увидел в нем подвоха, понял только, что намекаю, - дескать, у него таких вещей никогда не было и не будет. И понес чушь про японскую фотокамеру. Тон и вопроса и ответа несерьезный. Игра! Мы не вытираем слезы с красивых щек Раи, не промокаем носовыми платками ее глаза, мы искренне ей сочувствуем, но делаем это не слезливо. Понимаешь? На шутливый вопрос я получаю шутливый ответ. Все правильно. Я бросаю мяч, Сварчевский принимает подачу. Я снова бросаю мяч, задаю второй вопрос: "Что бы ты сделал, найдя такое кольцо?" И опять Сварчевский не уклоняется. "Купил бы еще одну камеру!" - отвечает он.
– "Хассельблад". Я задаю те же вопросы Цыпину, и он отбивает мои мячи. Он беззаботен - вот что следует из его ответов.
– А Лошкарев?
– О!
– воскликнул Ксенофонтов.
– Лошкарев мои подачи не принимает. Я бросаю ему мяч, а он не знает, действительно ли это мяч или, может быть, чугунное ядро?! И вместо того чтобы отбить мяч, он шарахается от него в сторону. Спрашиваю Лошкврева: "Ты ведь не знал, что оно такое дорогое?" Что он отвечает? "Ты о чем?" Мы все собрались из-за кольца, это злосчастное кольцо у всех в мозгах, в печенке, на языке, а он у меня спрашивает - ты о чем? Не знает, что ответить, и боится попасть впросак. Невинный мяч принимает за бомбу с дымящимся фитилем. И хотя мне уже все ясно, я спрашиваю - что бы он делал, найди такое кольцо? Но Лошкарев насторожен, обеспокоен, он раздраженно отмахивается от моего милого вопроса! "Да ну тебя!" - говорит он. Другими словами: я ему мяч, а он прыжок в сторону.
– И ты уверен...
– Зайцев! За пятнадцать минут он прокололся трижды. Этого мало? Мне оставалось выйти вслед за ним на площадку, объяснить суть его поступков и попросить колечко. Кажется, он расстался с ним без сожаления.