Похититель сердец
Шрифт:
— Что, черт возьми, это значит? — проходя в комнату, спрашивает Кэш, и его взгляд скользит по беспорядку на полу.
Такая напрасная трата продуктов.
— Ничего. Он просто, как обычно, пытается играть в игры, — защищается Колт, прикрывая меня своей рукой.
— Ты знаешь, где мама? — спрашивает его Кэш, и это, кажется, застает его врасплох.
Он выпрямляется, положив руки на стол.
— Почему ты продолжаешь вспоминать об этой шлюхе-предательнице? Думая, что я все еще зол на нее. Прошло два гребаных десятилетия с тех пор,
— Тогда скажи мне, почему ты убил мою сестру. Неужели так ужасно, что она полюбила твоего сына? — с отвращением бросаю я, цепляясь за Колта, чтобы не потерять равновесие.
— Какого именно сына? — усмехается он, прищурив глаза.
— О чем, черт возьми, ты говоришь? — огрызается на него Кэш, уперев руки в бока.
— Почему бы тебе не спросить Колта? — он переводит взгляд с одного сына на другого.
— Ты не отвечаешь на вопрос, — выдавливаю я.
— Потому что я не обязан отчитываться перед тобой, деточка. В убийстве твоей сестры была доказана моя невиновность.
— Тогда откуда у тебя эта фотография? — я почти рыдаю, но гнев сдерживает слезы.
— Какая фотография? — хором спрашивают Кэш и Колт.
Я указываю лежащий на столе снимок.
Увидев его, Кэш едва не падает в обморок, и у него из груди вырывается ужасный звук.
— Пресса откуда-то раздобыла снимки и собиралась их продать, поэтому я их купил, — защищается их отец, смахивая со своей руки крошку какого-то фрукта.
— Зачем? — спрашивает Колт.
— Затем, что, если бы они попали на глаза общественности, это повредило бы моему делу. Увидев такое, уже не забудешь.
— Если ее убил не ты, то кто же? — Кэшу все же удается взять себя в руки, чтобы задать этот животрепещущий вопрос.
— Может, тот, кого ты видишь каждый раз, когда смотришь в зеркало.
— Головоломки? Серьезно?
— Убирайся к черту, — рявкает Колт, и я невольно вздрагиваю.
— Я все равно собирался уходить. Удачи, милая. Будем надеяться, что это хорошенькое личико не попадет на первую полосу газет.
18
КЭШ
Прошло четыре дня с тех пор, как у нас объявился отец со своими дурацкими ребусами. Я спросил Колта, понимает ли он, о чем, черт возьми, речь, но он только разозлился и сказал, что сменил в доме все замки, а затем уволил охранников и поваров за то, что они впустили отца.
Мона была тихой и замкнутой, синяк, покрывающий всю левую сторону ее лица, служил постоянным напоминанием о том, что мы не смогли ее уберечь. Колт пребывал в мрачном расположении духа, тихо бушевал, атмосфера была пропитана беспокойством.
— Как
Мона отрывает взгляд от книги, которую читает.
Я нажимаю кнопку, и от потолка отделяется экран проектора, от чего Мона ахает.
Временами я забываю, что она жила не такой жизнью, как наша. Она никогда не смотрела фильмы. Мне придется составить для нее список классики мирового кинематографа.
— Мне нужно заняться кое-какими делами, — объявляет Колт, хватает свой пиджак и выходит из дома.
Мона провожает его взглядом. Она что-то к нему чувствует. Это видно по тому, как она жаждет его общества, внимания.
— Думаю, остались мы вдвоем.
Сверху доносится раскат грома, предупреждающий о надвигающейся грозе.
— Я принесу что-нибудь перекусить, а ты устраивайся поудобнее, — говорю я Моне.
Она очарована «Властелином колец». Я решил, что мы начнем с мощного старта. Каждый раз, когда на экране происходит что-то напряженное, Мона прижимается ко мне, ежится, и подтягивает колени к подбородку.
— Я хочу спасти свой народ, — внезапно говорит она, нарушая тишину.
— Что ты имеешь в виду?
Она поворачивается ко мне, в ее глазах читается решимость.
— Большинство людей на моем острове родились во времена правления моего отца. Они понятия не имеют, на что похож реальный мир, что их не нужно наказывать за обычные телесные инстинкты или желание познать мир.
— Если ты попытаешься рассказать людям о внешнем мире, твой отец бросит тебя в тюрьму.
Мона кивает, и ее локоны падают ей на лицо.
— Я это понимаю. Разве мы не можем привести с собой больше людей, помочь освободить тех, кто не хочет там быть?
— Между вашим островом и городом всегда существовало разделение, к которому относились с терпимостью, за неимением более подходящего слова. Полиция не вмешивается. Полагаю, твой отец платит им за то, чтобы в жизнь острова не вмешивались.
Сверху гремит гром, небо озаряет вспыхнувшая в окне полоса молнии. Внезапно в доме гаснет все электричество, погружая нас в темноту, и Мона практически запрыгивает мне на колени.
— Все в порядке. Просто вырубило электричество. Я включу генератор. Оставайся здесь, — говорю ей я.
Я нахожу фонарик и, спустившись в подвал, вожусь с распределительным щитом, а затем с аварийным генератором. Он не заводится.
Замечательно.
Когда я возвращаюсь наверх, Мона стоит у большого окна в гостиной.
— Там кто-то был, смотрел на дом, — бормочет она, запинаясь и дрожа всем телом.
Мона, наверное, испугалась фильма и темноты. Я подхожу к ней, собираясь сказать, что ей все мерещится, когда она снова начинает.
— Смотри! — кричит она, указывая на небольшое скопление деревьев.