Похититель снов

Жуве Мишель

Господи, как же все это верно!

Когда я вернулся в номер, меня вдруг напугали беспорядочно разбросанные оттиски статей на моем столе. Надо бы поскорее избавиться от этого литературного хлама, все равно никакого интереса он не представляет; попрошу-ка я все это выбросить. А эти четыре толстые книги по сознанию я верну в библиотеку при гостинице. Это труды Дэниела Деннетта, Джералда Эдельмана, Антонио Дамасио и Фрэнсиса Крика [71] . Кому это интересно?

71

Некоторые книги изданы в России: «Глаз разума: Фантазии и размышления о самосознании и о душе» (сост., обр. Хофштад тер Д. Р., Деннетт Д. К.), М., 2003; Крик Ф. «Безумный поиск: личный взгляд на научное открытие», М., 2002; Крик Ф. «Жизнь как она есть: ее зарождение и сущность»,

М., 2004 (примеч. В. К.).

Вот теперь мой стол пуст, и ничто не служит немым укором за то, что я бросил свою статью. Скоро я получу факс из «Philosophical Transactions». А вернувшись во Францию, напишу длинное письмо профессору К. и объясню ему, что произошло. Но что ему написать? Напишу, что я больше не верю в нейробиологический подход ни к бодрствующему, ни к онейрическому сознанию. А он мне ответит, что это будет прекрасной темой для дискуссии в журнале, так что он оставляет за собой право заказать другую статью, с противоположной точкой зрения. И он, конечно же, выберет одного моего коллегу из Гарварда, который разобьет все мои аргументы, пункт за пунктом. Как объяснить профессору К., что все это меня вообще больше не интересует? На худой конец, напишу-ка я статью о взаимосвязи между искусством и сновидениями, особенно живописью. Живопись снов, послания Бога или дьявола.

В прошлый раз, год назад, когда я вновь посетил капеллу Скровеньи в Падуе, мое внимание привлекла пространственная организация тех картин, на которых художник или гравер изображал Господа или ангелов, а иногда дьявола, и одновременно спящего, получающего послание в виде святого сна. Картина Джотто, датированная 1304 годом, представляющая сон Иоахима, является хорошим примером этого феномена: Иоахим в фиолетовой мантии спит, уронив голову на колени. Он занимает нижнюю правую часть полотна. Ангел с фиолетовыми крыльями устремляется к нему с верхней левой части полотна. В том же году, посещая музеи или листая альбомы с репродукциями, я обнаружил такое расположение в шестнадцати из двадцати примеров, которые смог собрать. В картине Джордано «Сон Соломона», которая находится в музее Прадо, луч света, исходящий из глаз Иеговы (расположенного в верхнем левом углу полотна), разделяет картину надвое почти по диагонали, нисходя к лицу Соломона, находящегося в нижнем правом углу. То же самое на «Видении отца Будды», китайской гравюре на разноцветном дереве, датированной 1793 годом, которую я видел в Фолкеркюнде Музеум в Гейдельберге. На ней царь Судходана, спящий в своем дворце, занимает правую нижнюю часть, тогда как семь его снов (индийский царь, белый слон и т. д.) располагаются сверху вниз и полностью заполняют верхнюю левую часть. На знаменитой картине Фузели «Кошмар» (1871), находящейся в музее Детройта, голова спящей находится в нижнем правом углу, тогда как ее удивительное тело располагается справа налево. Сияющая конская голова с огненными глазами исходит из черных занавесей, окружающих кровать. Она располагается как раз в середине верхнего левого угла.

Две другие картины (из четырех мне известных) также очень знамениты, но представляют исключение из этого правила. Первая выставлена в музее Академии Венеции. Это «Сон святой Урсулы» Карпаччо (1495), где голова спящей расположена в нижнем левом углу, а ангел возникает в нижнем правом. Наконец, в музее Орсе можно увидеть «Сновидение» Пюви де Шаванна. Путешественник спит в нижнем правом углу, а три ангела (или гения) летят к нему в верхнем правом углу. Означает ли это, что Карпаччо и Пюви де Шаванн были левшами? Вот было бы хорошее название для статьи, которую я представлю профессору К.! Я предложил бы гипотезу, согласно которой на уровне различных зрительных зон коры существуют нейроны «бога и дьявола», предназначенные для распознавания и расшифровки посланий, содержащихся в снах. Разумеется, профессор К., большой специалист по зрению, воспринял бы мой текст как розыгрыш. Он бы потребовал, чтобы моя теория опиралась на добрую сотню картин! А для этого нужно, по меньшей мере, несколько месяцев работы. Должен ли я, в самом деле, рассказывать о том, что со мною происходило в течение двух-трех дней и ночей, когда я внезапно взглянул на верхнюю левую область своего зрительного поля, дабы узреть там некоего ангела или демона? Это бесполезно. Боюсь, что такое признание лишь заставило бы усомниться в моем психическом здоровье. Лучше все же написать письмо с извинениями профессору К. и свалить все на органические нарушения. Как можно писать, если сильно страдаешь?

Утро прошло, и приближение экскурсии на Эвганейские холмы вызывало нарастающее оживление отдыхающих и персонала. За завтраком метрдотель украдкой разъяснил мне, что было принято решение подготовить столы в соответствии с национальностью участников. Каждая группа должна была быть собрана у стола со своим государственным флажком. К сожалению, я оказался

единственным французом, и было сочтено неприличным оставлять меня за обеденным столиком в одиночестве. Тогда решили украсить каждый стол букетиком из флажков всех стран, чьи граждане здесь присутствуют.

К трем часам дня большинство отдыхающих дисциплинированно расселись в два автобуса «мерседес». До последнего момента я надеялся, что Людвиг Манн поедет с нами.

— Однако вы сильно изменились за прошедший год, друг мой, — воскликнул он, когда мы повстречались. — То у вас галлюцинация в виде целого клона юных дев нордической внешности в Венеции, а теперь вами, похоже, овладел стадный инстинкт любопытства! Неужели вы надеетесь понять и оценить Эвганейские холмы, проскочив их на автобусе в компании всех этих курортников? Нужно перемещаться по ним медленно, пешком или на велосипеде, наслаждаясь закатом солнца и слушая колокольные звоны церквей, доносящиеся из долин. Я уже давно не участвую в увеселительных поездках моих коллег и бывших вояк… Счастливого пути, однако! Завтра вы мне расскажете о своих приключениях с этой прелестной блондинкой, чешкой или русской… какая разница. Auf Wiedersehen!

Наташа (я не буду больше называть ее «Марлен») заняла мне место рядом с собой. К счастью, несмотря на бесчисленные повороты дороги, неприятное ощущение «качки на твердой земле», предшествующее приступам дежа вю, не возвращалось. Первые два часа поездки шум мотора заглушал разговоры. Программа предусматривала привал возле небольшой траттории на вершине холма. Нам предложили asti spumante и местное шардонне к сосиске с перцем и прошутто. Эффект алкоголя ощущался потом в автобусе в виде чрезмерно громкого смеха и шуточек. Чтобы еще больше согреть атмосферу, водитель поставил кассету с популярной австрийской музыкой: «Am Bierfest», «Tiroler Jodelmarsch» и т. п. Кое-кто из сопровождавшего нас персонала гостиницы подпевал. Один из австрийцев смог извлечь тирольские звуки йодль из своей глотки, и тем заслужил аплодисменты соседей. День клонился к вечеру, пора было спускаться с холмов по более узкой западной дороге. Следующая остановка позволила насладиться красным заходящим солнцем над районом Виченце. Наконец мы прибыли в ресторан для большой трапезы. Большинство столиков было уже сервировано. Их украшали букетики из австрийских, немецких, швейцарских, бельгийских, итальянских и французских флажков. Странно, что Наташа не обратила никакого внимания на отсутствие чешского или русского флажка! В большом камине потрескивали горящие поленья, так как в это время года на холмах было уже довольно холодно.

Вино лилось рекой — мы запивали antipasti [72] в ожидании знаменитой porchetta — молочного поросенка, зажаренного целиком на вертеле, местного блюда провинции Умбрия. Разговоры за столиками становились всё громче и громче, но когда внесли двух зажаренных поросят, на мгновение воцарилась мертвая тишина. Затем засверкали вспышки фотокамер, раздался восторженный свист, аплодисменты, здравицы в честь шеф-повара и его помощников.

Внезапно из громкоговорителей раздался «Марш Радецкого». Все участники пиршества, за исключением Наташи и меня, вторили ритму, хлопая в ладоши. Мой сосед, австриец в тирольской куртке, увешанной разными значками, сделал мне знак присоединиться.

72

Закуски (итал.).

Почему бы и нет! Я безо всякого стеснения принял участие, сопроводив завершение марша легким прихлопыванием в ладоши. Одна Наташа оставалась неподвижной. Затем я поднялся, чтобы подышать свежим ночным воздухом на веранде ресторана. Проходя через кухню, я обратил внимание на старика, нарезавшего на большой тарелке тонкие ломтики колбасы. Он спросил меня:

— E tedesco?

— No, io sono francese [73] .

Он рассмеялся.

— Что вы тут делаете со всеми этими австрийцами и немцами? Надеюсь, вы не хлопали под «Марш Радецкого»? Вы знаете, кто был Радецкий?

73

Немец? — Нет, я француз (итал.).

— Австрийский генерал, насколько я помню.

— Фельдмаршал. Сначала он сражался против Наполеона. Под Ваграмом или Лейпцигом, точно не помню. Но в 1849 году он завоевал Венецию. Он стал губернатором Венеции и расстрелял много итальянских патриотов. Эти проклятые Tedeschi и Austriaci должны быть скромнее, нечего тут торжествовать! Это все равно как если бы английские туристы во Франции взяли, да заиграли марш Веллингтона, если бы такой существовал.

— К счастью, у англичан не было такого гениального музыканта, как Штраус, — ответил я.