Поход Русов на Константинополь в 860 году и начало Руси
Шрифт:
Нападение флота русов на Константинополь, скорее всего, связано с военной активностью Русского каганата, о котором более чем за два десятилетия до этого упоминают «Вертинские анналы» и арабские средневековые источники. Оно связано и с началом русской дипломатии и, даже, первым крещением Руси, произошедшем благодаря данному событию через несколько лет. Это событие дает возможность оценить потенциал государственного образования русов, предшествовавшего созданию Киевской Руси.
ГЛАВА I.
ВИЗАНТИЯ, ХАЗАРИЯ И РУСЫ НАКАНУНЕ ПОХОДА 860 г.
1. Русь и Византия до 860 г. и причина похода
Понятно, находись Византийская империя на пике своего могущества, вряд ли поход русов состоялся бы и вызвал такую панику у жителей Константинополя. Положение дел в самой Византии накануне похода русов 860 года было далеко не блестящим. Необходимо отметить, что первая
Аморийская династия была также раздираема интригами, раздорами и борьбой за власть. Ее первый представитель Михаил II Тавл (820–829 гг.), человек малообразованный, не участвовал в богословских распрях и требовал их прекращения. Константин Багрянородный писал о нем, что «царство ромеев по небрежению и неопытности правивших в то время опустилось почти до ничтожества»{12}.
Интересно, что в период его правления произошло восстание Фомы Славянина, что вызвало в стране гражданскую войну, которая спровоцировала впоследствии между арабами и византийцами длительные военные действия, все больше подтачивающие силы империи. Его сын Феофил (829–842 гг.) продолжил губительную политику иконоборчества, которая, вместе с тем рухнула как раз в период его правления окончательно. Преуспев в гражданских делах, он постоянно терпел поражение в делах военных.
Именно в его царствие Константинополь посетили в 839 г. послы кагана русов. После неумелого регентства императрицы Феодоры (842–856 гг.) на престол вступил ее повзрослевший сын Михаил III (842–867 гг.), прозванный Пьяницей. Главным его достоинством было — выбирать людей. Именно при его согласии и поддержке патриархом Константинополя был избран один из образованнейших людей того времени Фотий (858–867 гг.; 877–886 гг.), не без влияния которого «византийская культура становится методом управления»{13}. Во многом именно эта политика способствовала просветительской деятельности Кирилла и Мефодия в крещении славянских народов и установлении дипломатических отношений с новичками на международной арене — русами. Вместо военной силы и устрашения империя предлагала окружающим ее варварским народам свою культуру и религию в качестве гаранта дальнейших плодотворных контактов, где военная сила применялась лишь в крайних случаях. Эта новая политика Византии на долгие годы определила структуру отношений с ее соседями (рис. 1).
Но было ли это нападение на империю действительно первым, и какими были взаимоотношения русов с могущественной Византией до похода 860 г.?
По существующим византийским, старославянским и старогрузинским источникам первый, но далеко не самостоятельный, поход русов был в 626 г. и происходил следующим образом:
29 июня 626 г. к стенам Константинополя подступили аварские войска, возглавляемые каганом. По данным Пасхальной хроники это был только передовой отряд аваров, состоящий из тридцати тысяч воинов. Долгое время авары не начинали боевых действий, несмотря на то, что союзная им персидская армия находилась в Халкедоне. Очевидно, они ожидали флота славян, после прибытия которых, 29 июля «прибывшие славяне воевали и под стенами Константинополя и на море. Пешие славянские воины были вооружены копьями и одеты в латы. Славяне моряки имели однодревки ладьи, выдолбленные из одного дерева. Третьего августа они двинулись к азиатскому берегу, чтобы привезти на помощь персов, но на следующий день утром были потоплены греками. Оставшихся в живых славянских моряков перебили и вырезали армяне и авары по приказанию кагана. После этого каган ушел из- под Константинополя»{14}.
Вот как описывает этот поход византийский автор Феодор Сикелл, живший в годы правления императора Ираклия (610–641 гг.): «…И действительно, мы своими глазами видели персов, посланных от Сарвазара (персидский полководец. — С.Ц.) и принесших хакану дары. Мы слышали также, будто они заключили соглашение о том, чтобы были посланы славянские моноксилы и в них персидское войско из Халкидона (город напротив Константинополя на другом берегу Босфора) пересекло море.
Так сказали послы. А варвар хаган просил у персов войско не потому, что нуждался в союзниках — ведь и земля и море были заполнены подвластными ему свирепыми племенами, но дабы показать нам единодушие, которым отличался его союз с персами против нас. И вот этой ночью посланы были моноксилы к персам, и на них множество славян
И по всей стене и по всему морю раздавался неистовый вопль и боевые кличи… А в заливе Золотой Рог хаган заполнил моноксилы славянами и другими свирепыми племенами, которые он привел с собой. Доведя число находившихся там варварских гоплитов до огромного множества, он приказал флоту налечь на весла и с громким криком двинулся против города. Сам он начал приступ, мечтая о том, что его воины на суше низвергнут стены города, а моряки проложат легкий путь к нему по заливу. Но повсюду Бог и Дева Владычеца сделали его надежды тщетными и пустыми. Такое множество убитых врагов пало на каждом участке стены и столько повсюду погибло неприятелей, что варвары не смогли даже собрать и предать огню павших»{15}.
Я.Е. Боровский, сравнивая погребальный обряд славян, участвовавших в данном походе на Константинополь с обрядом погребения русских воинов, погибших там же при осаде столицы империи русским князем Святославом, пришел к выводу, «что в осаде Константинополя в 629 г. большую силу составляли славяне лесной полосы Среднего Поднепровья, у которых в VI–VII вв. господствовал обряд трупосожжения, в то время как у южных (степных) племен практиковался преимущественно обряд трупоположения»{16}. Подобное предположение подтверждает и археологический материал. Византийские монеты VI–VII вв., а так же золотые и серебряные изделия того же времени обнаружены в Киеве и Среднем Поднепровье и на юге, там, где проходил торговый путь из Киева в Константинополь. «Сюда эти вещи могли попасть не только путем постоянного торгового обмена между русами и греками, но и в результате военных походов восточных славян против Византийской империи»{17}.
Основываясь на этих данных, Я.Е. Боровский видит в славянах, участвовавших в осаде Константинополя в 629 г., «выходцев из Среднего Поднепровья»{18}. Возможно, в этом походе участвовали анты, населявшие в то время отдельные регионы Северного Причерноморья.
Следующим из известных нам событий был набег «великой русской рати» во главе с «сильным князем Бравлином» на южнокрымские города, в том числе на Сутдею (Сурож, совр. Судак), случившийся вскоре после кончины епископа этого города св. Стефана (конец VIII в.), о чем повествует «Житие Стефана Сурожского»: «По смерти же святого пришла рать великая русская из Новгорода, князь Бравлин весьма силен и, попленив от Корсуни до Корчева, со многою силой пришел к Сурожу. Десять дней продолжалась злая битва, и через десять дней Бравлин, силою взломав железные ворота, вошел в город и, взяв меч свой, подошел к церкви святой Софии». В.В. Фомин обратил внимание на то, что имя князя Бравлина ассоциируется с битвой при Бравалле, где в 787 г., то есть незадолго до описываемых событий, даны и их союзники балтийские славяне дали бой шведам{19}. Не есть ли это указание на то, что князь Бравлин был выходцем с берегов Южной Балтики? Не исключено так же, что имя «Бравлин» искаженное имя князя Буривоя, отца небезызвестного Гостомысла, который, согласно Иоакимовской летописи, знакомой нам по трудам В.Н. Татищева, призвал на княжение Рюрика с Синеусом и Трувором. Если князь Буривой действительно существовал, то по времени своей жизни он мог напасть на Сугдею. Это может свидетельствовать о том, что балтийские славяне уже во время описываемых событий имели свои торговые поселения в Восточной Европе.
М.И. Артамонов считает, что это нападение вызвало серьезные политические решения в Византии и Хазарии: «Если учесть, что нападение Руси во главе с князем Бравлином на южное и восточное побережье Крыма, “от Корсуни до Корча”, произошло до построения Саркела, то одного этого было бы вполне достаточно, чтобы привлечь внимание и Византии, и Хазарии к новой грозной силе, появившийся в Восточной Европе. Это нападение охватило не только сравнительно ограниченные греческие владения в Крыму, но и области этого полуострова, находившиеся во власти хазар. Известно, что в Суроже (Сугдее) в это время сидел хазарский наместник Юрий Тархан. У хазар и Византии были все основания опасаться, что на этом роль Руси не кончится, и озаботиться организацией эффективной защиты от новых нападений этого врага»{20}. Необходимо отметить, что Хазария, как это будет видно из дальнейшего, столкнулась с русами много раньше Византии (по крайней мере, с середины VIII в.).