Поход
Шрифт:
– Чемпионато Италья пер тиро. Кварто посто.
Толстый, услышав такую речь, даже расслабился, и заговорил:
– Синьора…. Герр… – На этом, видимо, его познания в иностранных языках закончились, и он продолжил дальше уже на родном, непонятно. А с чего это он меня герром назвал? А, так камуфляжка же бундесовская на мне, и карабин австрийский.
– Хорош. Разговаривать на русском будем. И не надо делать вид, что ты его не понимаешь. Когда по-русски не понимают, я обижаюсь. А это больно. Не мне больно, а для тебя – уточняю. Так что давай по порядку – имя, фамилия,
– Томас я. Барткус. Начальник на этом карьере угольном. А вы кто?
– Томас, ты лучше расскажи, что я тебя прошу, чтобы мы в курс дела вошли, что тут вообще происходит. И кофе пей, пей, остынет ведь.
– Так вы лосты, наверное?
– Что за лосты?
– Ну, это… Потеряшки!
– Какие потеряшки?
– Так Высшие кого группами переселяли, а потом вот так, как вас, поодиночке.
– Так, давай с самого начала и по порядку. Ты, кстати, русский откуда так хорошо знаешь?
– В ВВ я служил, при Союзе. Во Внутренних войсках. Зону охранял.
– Понятно, по профилю, значит, работа у тебя. А там что за люди?
– В лагере? Пленные, бандиты, враги народа.
И тут меня торкнуло.
– Враги народа, говоришь? С интонацией товарища Сухова. Помните – «Павлины, говоришь? Хех…»
– Стал к стене, руки назад. – И его же ремнём, двойной петлёй. Хороший ремень, широкий, мягкий. Хрен высвободишься.
– Посиди пока. Хотя можешь попробовать побегать. Синьора давно не стреляла по мишеням. Сандра, побудь пока здесь.
И пошёл вниз, хочется посмотреть, что тут за враги народа обосновались. Иду себе вразвалочку, рукава закатаны, карабин на плече стволом вниз, шляпа с веточками на нос надвинута, в общем, образ такой… Неположительного героя. И пока искал, где тут проход в спирали, и как калитка открывается, слышу:
– А я тебе говорю, Николаич, ещё один фашист на нашу голову.
– Ваня, ты погоди, не все немцы гады. Я, когда в ГСВГ служил, очень приличные ребята в Фольксармее были. Вон видишь, идёт. Сейчас попробуем поговорить, я немного немецкий-то помню ещё. Гутен абэнд, герр, не знаю, как вас там.
– И вам добрый. Но, глядя на вас, не скажу, что он таким выдался. И, Ваня, не смотри на мой карабин с таким вожделением. Пусть Юрий Николаевич поговорит сначала, а потом я уже решу, что дальше делать будем. И кого прибить надо. Представьтесь, мужики, пожалуйста. А потом расскажете, как дошли до жизни такой. А то сами мы не местные.
– Из лостов, что-ли?
– Вы вроде русские, а говорите непонятно. Лосты – кто это такие?
– Ну, сериал такой знаменитый был, Lost назывался, у нас перевели как «Остаться в живых». Что, не смотрели? А сейчас здесь так называют тех, кто в одиночку сюда попал, а не как мы, группой. А звать меня Юрий Николаевич, из Риги я. Иванов.
– А я Сергиенко Иван. Из Таллина сюда попал, а так ростовский я, моряк, на контейнеровозе ходил.
– Котов Андрей. С Брянщины. Пенсионер.
– А девушка где? Она тоже наша?
– Наша. Итальянка
– Сука! Нет, не она. Томас этот. Скотина он, фашист настоящий!
– Так, а вот с этого места давайте спокойно, плавно, подробно и с самого начала. Кстати, а сколько у нас времени на это, пока толстого не хватятся?
– А времени у нас как бы и совсем нет. Этот нас с работы погнал, чтобы поели, а то потом всю ночь уголь грузить, Гуннар уже должен был на своей шаланде подойти.
– А кто это ещё в лагере?
– Двое китайцев, это пленные. Ли – который хромой, и Мин, что с нами работает. Их никто не понимает, ни одного языка они тоже не знают. Кваме – он из Сенегала, по-французски говорит, так никто из нас его не знает, и Малике, он из Замбии. С этим хоть что-то, он по-английски немного, так Иван с ним пытается общаться.
– А что за Гуннар, и что у него за судно?
– Да корыто такое, полусамодельное. Большая лодка, только для угля и предназначена. Тонн на двадцать. Один человек на ней. Получше этого скота, но тоже… Ружьё у него, гладкоствол.
– А сами за что сидите?
– Так русские мы. Нежелательный элемент. Неграждане, баллы социальной значимости не начисляются. О, чапает Гуннар, слышишь?
Точно, над рекой угадывалось негромкое тарахтение мотора. Из того, что узнал, ничего яснее не стало.
– Мужики, я побежал. Встречу этого… как его, Гуннара, тогда поговорим.
Заскочил на «свою» территорию, быстро сбежал к воде, прыгнул в лодку и завел её за куст рядом. Блин, там неудобно, ноги намочил, пока выходил. Метнулся наверх, на реке уже показался нос какого-то корыта, угловатого, широкого и плоского.
Забежал в дом. Сандра молодец, нашла керосинку, разожгла и делает кофе. Толстый, раскисший и какой-то обиженный, недоумённо на неё пялится...
– Рот без команды откроешь – пришибу. И для значимости слов простимулировал стволом по ребрам. Он сник ещё больше...
– Что там? – спросила скво.
– Потом. Сейчас гостей встречать будем. Выйдешь на улицу, встанешь так, чтобы тебя не видно было. Пистолет наготове держи. – Продублировал на всякий случай руками. Поняла вроде.
Лодка уже подползла к причалу, и бородатый мужик лет сорока с ружьём в руке, привязав её, озирался по сторонам. Крикнув пару раз "Томас!" и добавив какие-то ещё слова на незнакомом языке, зашагал к дому. Я в это время демонстративно клацал предохранителем Манлихера, поглядывая на толстого. Тот, надувшись, уставился в пол.
– Томас, ты старый пьянь! – заявил вновь прибывший, открывая дверь. Ага, независимость – она такая. А когда между собой поговорить, так нужен язык межнационального общения, без него никуда. Видимо, не литовец. После чего получил прикладом в живот и рухнул на пол. Вариант, как в песне – может мы обидели кого-то зря, сбросив пару лишних мегатонн… ещё и обоссался. Расстегнул ремень, и, вытащив его из брюк, скручиваю и этому руки. Как-то очень мне не понравилась ситуация, когда русский уравнивается с пленным. Потащил этого подальше от двери, и тут…