Походные письма 1877 года

Игнатьев Николай Павлович

Поднялась с 11 час. вечера настоящая буря, и пыль ужасная порошила мне глаза. Впотьмах не мог я надеть очков и думал - сразу попаду в инвалиды, потому что глаза разболятся. При нормальном положении вещей так и было бы. Но ты знаешь мою натуру: я старика тряхнул, и даже глаза не посмели покраснеть. Естественно, что от бессонной ночи, ветра и пыли они были несколько раздражены, но в полдень ничего уже заметно не было, и я даже к aсon. не прибегал.

Около часу ночи я решился прекратить поиски и подождать до рассвета в корпусной штаб-квартире возвращения корпусного командира. Тут, как и в доме, занимаемом Драгомировым, болгаре пришли в восторг, как только услышали мою фамилию. "Он за нас страдал 10 лет в Константинополе от турок, греков{19} и иностранцев, ведь его голова (мне это было неизвестно)

оценена турками в 1000 ливров. Если турки узнают, что в Систове ночует, непременно нападут, чтобы захватить. После царя Александра генерал Игнатьев - наш освободитель", говорили болгары при наших офицерах и бросались целовать у меня руки. Тотчас мне отвели комнату, и я с адъютантом главнокомандующего Орловым и казаком конвойным, сняв сапоги, растянулся на диване. До 3-х часов мог я лишь поспать. При первом мерцании света я встал, подняв моих спутников, и, удостоверившись, что корпусного командира не нашли даже казаки, посланные с донесением с позиции, я отправился к Драгомирову, передал ему кресты, слова государя, расспросил о положении вещей и отправился к Дунаю снова пешком (мне пришлось разбудить Драгомирова). На понтоне по течению я быстро долетел до строющегося моста, где нашел Адада, и вернулся в 7-м часу в свою палатку. Оказалось, что ночью буря разметала до 30 понтонов, причем многие потонули, мост попортило, задержало окончание переправы на сутки. Единственный пароход, находящийся в распоряжении нашем, отправился собирать разбросанные и увлеченные течением понтоны. Великий князь Алексей Александрович, посланный на мост ночью, [получил] от начальника переправы генерала Рихтера заявление опасения, что "потопили нашего посла генерала Игнатьева, так как погода была ужасная, понтоны без якоря, и могло разбить его или унести".

В 9-м часу, как только проснулись, я доложил главнокомандующему мои впечатления, выставив на вид, что в политическом положении пагубно оставлять войска около Систово. У них нет ротного обоза, патронных ящиков и, в особенности, кавалерии, без которой ничего предпринять нельзя. Притом пехота съела свои последние сухари и тронуться далее не может.

Государь принял меня за своим чаем при всех великих князьях, благодарил весьма милостиво, даже извинялся многократно, что подверг меня буре и пешему хождению ночью. Со свойственной ему мягкостью и деликатностью он меня обласкал в полном смысле слова, заметив: "Тебе, однако ж, здорово похудеть; дипломату пришлось в передрягу попасть и старину вспомнить". Я ответил, что государь напрасно беспокоится, я - военный, старину тряхнул и готов в огонь и в воду. Меня одно стесняет - глаза. Иначе - между нами сказано - я чувствую, что всех молодых за пояс заткнул бы. Меня тешит, что по неизвестной причине в войсках многие в этом убеждены. Ежедневно случается мне слышать от офицеров, мне незнакомых, что передовой отряд дадут мне, что тогда все отлично пойдет, и прочие комплименты, доказывающие, что меня знают за отважного и верного слугу отечества. Больше мне ничего не нужно. Jusqu' pr je ne fais pas triste figure l'armee comme bien d'autres*.

Говорят, что государь скоро вернется. Но полагаю, что нас или, по крайней мере, меня оставят в армии,

Обнимаю вас тысячекратно, благословляю детей. Целую ручки у матушки. Мост готов, обозы пошли, кавалерия тронется сегодня. Завтра двинемся в Балканы. Ура! Я сегодня дежурный.

Шувалов опять хотел нас запугать. Но мне поручено составить редакцию вместе с Гамбургером, которая нас бы высвободила. Вообще я здоров совершенно, но с затылка еще некрасив. Твой любящий муж и вернейший друг Николай

No 11

22 июня. Зимница (бивак)

Третьего дня пришел главный обоз (Суворов, Воейков, Чертков, Левашов, Голицын и вся свита), и фельдъегерь доставил мне полученные на мое имя с последней оказиею письма. Было письмо родных, а от тебя, моя милейшая, снова ни строчки! Не позволяю себе роптать ни на судьбу, ни на тебя, зная, что ты пишешь исправно, но что-то расклеилось в нашей переписке, и Руденко видно не умеет передавать конвертов. Хотел было телеграфировать, но побоялся тебя встревожить вследствие дурной передачи телеграмм. Буду терпеть, авось, скоро буду вознагражден.

Мост, нас к величайшему

горю моему задержавший в то самое время, когда надо было пользоваться впечатлением, произведенным на турок молодецкою переправою, на 6 дней, кончен. 20 июня мы переезжали во время моего дежурства с государем на турецкую сторону по мосту. Жара была ужасная, а пыль невыносимая. Едучи рядом с наследником, я не мог рассмотреть ни его лица, ни лошадь, а стремена касались, и мы разговаривали! По возвращении с передовой позиции к Рущуку, занимаемой дивизией князя Святополк-Мирского, нельзя было различить ни одной черты наших физиономий, и все мы расчихались от пыли, наполнявшей носы. Я думал, что глаза мои сильно пострадают, но вообрази, что даже не покраснели, и как только я промыл их грязною дунайскою водою, так пришли они в совершенно нормальное состояние.

Вчера стала переправляться кавалерия (драгунская бригада Евгения Максимилиановича, гусарско-казачья бригада Николая Максимилиановича Лейхтенбергских и др.). Десять кавалерийских полков со стрелковою бригадою и конною артиллериею, другие [части] двинуты по трем разным по параллельным дорогам на Тырново в Балканы для захвата горных проходов. Чрез три дня мы можем (передовые войска) перевалиться за Балканы. По полученным мною сведениям (чрез болгар), панический страх овладел турками после молодецкой переправы и занятия Систова. Мусульмане бегут в Шумлу и Варну, забирая по возможности скот, и хотят удалиться в Константинополь или даже Азию. Вот радикальное и естественное разрешение болгарского вопроса, непредвиденное дипломатией.

Три дня тому назад тырновские укрепления были оставлены. Разве стоянка наша ободрит турок, и они вернутся, но пока до Балкан едва ли можно ожидать сопротивления серьезного.

Ты знаешь мой давнишний проект кампании{20}. Полагаю, в главных чертах и с некоторым замедлением в исполнении проект этот в главных основаниях будет применен. В войске начинают поговаривать, что внушителем всего благого я, но что по скромности и преданности бескорыстной к делу я не высказываюсь. Не утерпел и телеграфировал вам для получения ответа твоего, бесценная жинка, прежде окончательного перехода нашего, то есть Главной квартиры, за Дунай и наступления затруднительности сообщений с Крупнодерницами.

Наследник будет командовать двумя корпусами (Ванновского и князя Шаховского), предназначенными для осады Рущука и обеспечения нашего тыла, тогда как сам Николай Николаевич с 4-м корпусом пойдет на Адрианополь к Константинополю. Ванновский будет начальником штаба у наследника, а Дохтуров (лучший офицер Генерального штаба) - помощником. Корпусом Ванновского будет командовать великий князь Владимир Александрович. Не сомневаюсь, что Рушук будет взят и что их высочества приобретут полезную военную опытность, славу и георгиевские знаки. Но жалко, что цесаревича подвергают опасностям, и молю Бога, чтобы глупая турецкая бомба его не задела.

Дохтурову я серьезно выставил ответственность, которая ляжет перед всей Россией на весь осадный корпус, а на него в особенности, если наследника подвергнут турецкому огню и если случится с ним несчастье.

Воображаю себе смятение в Константинополе. К сожалению, на Кавказе дела приняли неблагоприятный оборот со времени принятия великим князем Михаилом Николаевичем непосредственного начальствования. Это ободрило турок и помешает благоразумным пашам взять верх и просить мира.

Английский флот, бывший у Пирея, куда-то пошел{21}. Нас сильно занимает вопрос - в Дарданеллы ли направятся суда британские или для занятия Хиоса, Кандии или Египта в экономических видах?

Сейчас приехал курьером из Петербурга флигель-адъютант граф Чернышов-Кругликов, привез письмо батюшки и матушки от 12-го, а от тебя, бесценная жинка моя, опять ни малейшей строчки. Чернышев сидел в Казатине 3 часа, видел жандармского унтер-офицера, но ничего от него не получал. Куда пропадают твои письма? Прискорбно, но, видно, и это испытание надо мне снести с покорностью.

Всех генерал-адъютантов, свитских генералов и флигель-адъютантов распределяют при двух армиях - Николая Николаевича и наследника - на случай приезда государя, а также и по корпусам. Лоря попадает в самый дальний, правый корпус, что ему весьма не нравится. Не знаю еще, куда меня судьба забросит.