Походные письма 1877 года

Игнатьев Николай Павлович

26-го государь пытался приблизиться к неприятельской позиции, и мы (одни дежурные и несколько избранных лиц, а остальная свита оставалась вдалеке, чтобы не навлечь внимания турок) подъезжали к 9-фунтовой полевой батарее, слезли и подошли пешком на 15-20 шагов к левому фланговому орудию, продолжавшему стрелять. Отсюда позиция турецкая открывалась отлично. Большой редут, стоивший нам стольких бесполезных жертв, виднелся вправо, как на ладони. Непонятно, как Криденер решился повести свои войска на верную бойню (как выражаются солдаты). Редут поставлен на самом выгодном пункте и окружен со всех сторон пологими и голыми снисходящими покатостями, дозволяющими бить без промаха подступающих. Командир нашей батареи, заметив, что турки в него бьют (рано утром), поднялся на удавшуюся ему хитрость: на левом своем фланге на одной линии с орудиями поставил он несколько туров, как будто бы обозначающих амбразуры для орудий. Турки вдались в обман и некоторое время направляли все свои выстрелы в эти туры, но затем бросили и стали стрелять влево по румынской батарее и вправо против доезжавшей их осадной

батарее нашей. Государю вздумалось подойти к этим турам на несколько шагов, и мы простояли тут несколько минут. Бог миловал, турки не сделали ни одного выстрела, пока мы тут были, по месту, указанному им нами самими для привлечения их огня. Не подозревали они, что царь тут стоял!

К вечеру шрапнелевую гранату (турецкую) разорвало вблизи нашего (передового кургана - их собственно три; завтракают на заднем, а переходят то на второй, то на третий - передовой) кургана, и многие из свиты услышали свист шальных турецких пуль, долетевших со стороны Гривицы. Начальник штаба Зотов заявил государю, что место небезопасное, и многие уговорили его величество отойти подалее на второй, а потом на третий курган.

27-го ездили мы осматривать главный наш резерв (бригада пехотная наша, два кавалерийских полка и два пехотных румынских полка - линейцы-доробанцы). Румыны очень представительны, хорошо одеты, высокий и красивый народ, по крайней мере, в тех частях, которые нам были показаны. Лошкарев, командующий кавалериею, поставленною на Софийском шоссе, жалуется, что кавалерия румынская (регулярная, хуже каларашей местных) удирает весьма скоро и не выдерживает гранат. Мы посетили также перевязочные пункты, на которых в эту минуту была масса раненых. Артиллерийское состязание, продолжавшееся четверо суток, не нанесло нам чувствительных потерь, но, к сожалению, убит случайно лучший батарейный командир: высунувшийся, он получил турецкую гранату прямо в грудь и убит моментально. Зато досталось поработать нашим докторам и сестрам милосердия (Георгиевской общины - все их хвалят чрезвычайно) вчера, сегодня (1 сентября) и третьего дня, когда раненые приносились к ним тысячами.

Вместо того, чтобы смотреть на укрепленную позицию плевненскую, как на крепость, и выдержать систему поражения неприятеля постепенным выдвиганием батарей и ведением траншей (скорой сапы), главнокомандующему захотелось поднести Плевно государю 30-го, и был решен штурм, назначенный в 3 часа пополудни. Одновременно должны были атаковать: Скобелев - 7 редутов, отделяющих его от гребня, с которого он мог бы командовать турецким лагерем и Плевною; 4-й корпус - редут, против нас находящийся, и турецкую укрепленную позицию, охраняющую подступы к Плевне с этой стороны; 1-я бригада 5-й дивизии (многострадальные полки Архангелогородский и Вологодский) со стороны Гривицы большой редут, о который разбились усилия Криденера. Румыны двумя колоннами должны были атаковать тот же редут с других сторон - северной и северо-западной. Диспозиция не была выполнена в точности, потому что турки с утра напали сильно на Скобелева, стараясь сбить его с высот, которыми он овладел накануне. Завязался жаркий бой, и по дымкам можно было видеть, что то турецкая цепь подается, то наша одолевает. Скобелев, которому посланы были значительные подкрепления, бился целый день, удержался и взял три редута с огромными потерями в людях. Бой этот увлек бригаду 4-го корпуса, которая тоже не дождалась назначенного часа. Il у a eu un d sur tout la ligne*. Видя это, Зотов, бывший у 4-го корпуса, начал атаку в 2 часа. Три раза полки дивизии Шалашникова бросались с удивительным самоотвержением и настойчивостью на редут, представлявший четырехярусный убийственный ружейный огонь. Наши доходили до рва, усеяли своими трупами все скаты и подходы к турецкой позиции, но не могли перейти ров (глубокий, а наших не снабдили ни фашинами, ни лестницами и т.п.). На правом фланге две атаки нашей бригады и румын были отбиты турками, сунувшимися даже преследовать оступавших и дорого поплатившимися за эту дерзость.

Мы прибыли с государем на позицию в 11 час., и пушечная и ружейная стрельба уже кипела по всей линии. Густой туман заслонял окрестность в течение целого дня и разрежался лишь по временам мелким, частым и едким дождем, промочившим нас насквозь. Состояние атмосферы испортило великолепную картину боя,, разгоравшегося на протяжении нескольких верст пред нашими глазами.

Вскоре после прибытия нашего на позицию отслужен был отцом Ксенофонтом молебен в разбитой за третьим (задним) курганом палатке. Все усердно молились за царя и за дарование нам победы. Впечатление, производимое церковным пением под аккомпанемент кипевшего вблизи боя, а в особенности, коленопреклонною молитвою о даровании победы православному воинству в виду сражающихся, было глубокое, потрясающее. Но Бог не соизволил принять нашу молитву по грехам нашим. Вместо победы одушевленные войска поднесли государю страшную весть, что у нас выбыло из строя более 10 тыс. чел. (6 тыс. раненых были доставлены на перевязочные пункты). Румыны же потеряли около 2 тыс. Горько и больно было смотреть на нервное волнение доброго царя, высидевшего на кургане до совершенной темноты в упорной надежде, что порадуют его, наконец, приятною вестью. Когда прискакали с левого фланга сказать, что Киевская стрелковая бригада (4 батальона) потерпела такой урон, что могли составить из остатков один лишь батальон, и что генерал Добровольский (славный командир, рвавшийся на войну) убит, государь прослезился.

Отбитая от редута 1-я бригада 5-й дивизии засела в ближайшем к нему овраге и стала тянуться по нем. То же сделали с другой стороны румыны. Стрельба замолкла по всей линии, темнота, усиленная

туманом, нас окружила непроницаемым покровом. Вдруг прискакал казак с известием (впоследствии оказавшимся ложным), что 1-я бригада отступает вправо от нас и что башибузуки или турецкая кавалерия пробираются долиною, выходящею между нашим курганом и осадною батареею. Так как турки в течение 5 дней могли с точностью определить положение Главной квартиры, то казалось возможным, что они хотят воспользоваться обстоятельствами, чтобы ударить непосредственно на нас. Главнокомандующий и принц Карл разослали всюду своих ординарцев с приказанием войскам окапываться на занятых ими местах и в ожидании разъяснения обстоятельств остались ночевать на кургане под прикрытием конвоя своего и вызванного из резерва батальона Ингерманландского полка. Государь же сел в экипаж и со своею свитою и конвоем отправился с некоторою осторожностью обратно. Путь освещался факелами, а казаки скакали около колясок и помогали нам не сбиваться с пути. Я был в этот день на своих лошадях и доехал благополучно, посадив фельдъегеря (оставшегося без повозки) на козлы. Я забыл сказать, что в числе эпизодов дня самый замечательный для нас был тот, что чрез полчаса после наступления нашего на турецкие укрепления, то есть в 3 часа, уже не было у нас в резерве более одного полка. Имеретинский и Зотов пустили все в дело. Первый прислал сказать, что его обходят турки и что без подкреплений ни он, ни Скобелев не могут держаться, а Зотов прислал флигель-адъютанта Милорадовича убедительно просить, чтобы ему отдали Ингерманландский полк. Настала минута раздумья. Николай Николаевич хотел было послать два батальона полка, оставив лишь один батальон под рукою. Но это было бы очень рискованно, и Зотову отказали. Обошлись без подкреплений в 4-м корпусе. Ты можешь себе представить, как всем нам тяжело было возвращаться на бивак.

31-го утром государя порадовали известием (доставил его Чингис, посланный часу в 7-м от государя в 1-ю бригаду осведомиться о действительном положении дела), что в ту минуту, когда мы уезжали, наши и румыны выскочили из оврагов и произвели внезапную атаку на редут, которым и овладели, ибо турки тотчас выбежали, когда увидели, что обойдены. Флигель-адъютант Шлиттер, только что принявший Архангелогородский полк, пал славною смертью, взяв знамя полковое в руки. Он первый вскочил на бруствер редута и водрузил на нем знамя, но в это время пуля прострелила ему голову. Солдаты ревели, вынося своего командира, который умер через 36 часов на перевязочном пункте. Перед атакою, увидев Фуллона (полковник из походной канцелярии), он справился о государе и сказал: "Я непременно поднесу сегодня его величеству редут, нам предназначенный", и сдержал свое слово.

31-го я был дежурным. Погода была сносная, хотя свежая. Мы просидели на передовом кургане с сжатым сердцем, следя за ходом горячего боя на дальних высотах, окаймляющих с юга Плевно. Осман-паша, чувствуя, что Скобелев грозит ударить в его ахиллесову пяту, направил свои главные силы против нашего крайнего левого фланга. Скобелев дрался целый день, отбил пять атак, но шестая была ужасна - с фронта и обоих флангов заходили превосходные силы турок (для нас это было ясно видимо по данным линиям), и потеряв три наших орудия, захваченные в турецком редуте турками, Скобелев должен был отступить на несколько верст шагом, в большом порядке, потеряв 2/3 наличного состава своей пехоты (до 9 тыс. пехотных людей). Вообще в два дня из зотовского отряда выбыло из строя не менее 20 тыс.{57}.

1 сентября, когда мы отправились снова на позицию, нескончаемая вереница легко раненных (большею частью в левую руку, но также в правую, в ноги и в голову) тянулась по дороге пешком в перевязочные пункты в Булгарени, где их должны были накормить и перевязать прежде отправления в Систово и далее. На колонну раненых слишком в 3 тыс. чел. было только несколько болгарских подвод для усталых. Тяжело раненных и офицеров отправили в фурах и повозках. Никаких средств не хватает на такое громадное число раненых. Черкасский находится все время на позиции у перевязочных пунктов и распоряжается отправлением раненых. Люди тащились бодро, весело, группами и по-одиночке. При проезде государя они выстраивались в две шеренги, прикладывали здоровую руку к козырьку и кричали "ура!". Чудо-богатыри хвалят Скобелева, ругают все остальное начальство, говоря, что "они ведут нас зря на бойню, а тот сам все высмотрит и лезет вперед". Солдаты верят, что Скобелев неуязвим и заколдован.

Весь день прошел спокойно. Наши батареи изредка постреливали, а турки даже не отвечали. Взятый на правом фланге редут вооружили 4-мя румынскими орудиями. Скобелев занял укрепленную позицию у Ловченской дороги. Турецкие войска (так виднелось с нашего кургана) сосредоточились за Плевно южнее селения. Начались гадания: кто говорит, что у турок зарядов не хватает, кто ожидал перехода их в наступление, многие надеялись, что Осман-паша собирается уходить, но никто уже не думал, что он сдастся. Досадно было видеть, как главные деятели штаба главнокомандующего после прежней самоуверенности упали духом и говорили ни о чем другом, как о невозможности удержаться на позициях (даже Зотов) и необходимости отступить.

Прежде атаки (3-й) Плевно Левицкий делал рекогносцировку (не подъехав ни разу, несмотря на настояния Скобелева и других, достаточно близко под выстрелы) и заявлял, что нашел место для 300 орудий, которые разгромят Плевно. Я ему заметил тогда, что "надеюсь, что воздержатся теперь от бесполезных и кровопролитных штурмов". Он отвечал утвердительно, выразив мысль, что они и бесполезны ввиду предположенного им размещения батарей. Кто ответственен, наконец, за плачевный исход предприятия - войска, исполнившие святой свой долг, или ведущие их неразумно в бой?