Походы викингов

Стриннгольм Андерс Магнус

Держали овец и коз, свиней, коров и лошадей, вывезенных из прежнего отечества. Свинью уже греки сравнивали с тираном, приносящим пользу только своей смертью, но лошади, хотя мелкие, но бойкие и сильные, не упали в цене от того, что с введением христианства их нельзя было употреблять в пищу; они составляли гордость исландца, будучи необходимы для всякой летней поездки, или на берег, если приходил купеческий корабль, или на рыбную ловлю, или на ближние островки, на которых росла самая лучшая трава, то на горы в летние дома, [498] то на весенний тинг или на альтинг. В церковь никто не ходил пешком.: мужчины, женщины, дети ездили. Еще ныне приходится по одной лошади на двоих исландцев. Но самую разнообразную пользу, гораздо больше безрогих коров и волов, приносила овца с ее тремя, также четырьмя, рогами; за дешевое содержание она доставляла исландцу пищу и одежду. Шерсть ее груба и сурова, но из нее приготовляли толстую домашнюю ткань, из которой женские руки шили для мужчин разное платье: рубашку, панталоны, обыкновенно короткие, но иногда, на образец матросских, длинные, достающие до башмаков и привязываемые поясом около тела, армяк и даже шапку. На море надевали еще шубу из медвежьего или лисьего меха или сукна, подбитого

мехом, но для верховой езды предпочитали лучше синий или черный суконный плащ. В путешествиях пешком носили башмаки и штаны из одного куска. Из той же ткани женщина носила рубашку, панталоны, открытые в шагу, и сверху юбку и кофту. Головной убор, высокий и остроконечный, из свитых платков, подал соблазн к иностранным тканям; часто встречаем богатую исландку в алом платье и замужних женщин, бравших слово с своих мужей привезти им из-за границы пряжки и другие украшения. Но домашнее хозяйство было и осталось просто: дома деревянные, посуда также, кубки из рога; мужчины лучше украшали своих лошадей, нежели самих себя. Закон острова не терпел ни одной женщины в мужских панталонах, также и мужчины, ходившего с открытой грудью, подобно женщине, или пробиравшегося к любовнице в женском платье.

498

Эти летние дома, нежилые зимой (sеl), часто бывали приютом опальных, которых сжигали там, если находили, но при этом случае владельцы домов получали вознаграждение. Что касается настоящего состояния скотоводства в Исландии, то лошадей и ныне считается 28 443 на 60 000 жиителей, рогатого скота — 21 803 штуки, овец — 340 752 (1855 год).

Предметы вывоза были как и ныне: сушеная рыба, ворвань, сало, шерсть и шерстяные товары, меха и кожи. Необходимые предметы ввоза: норвежский строевой лес, по крайней мере для балок лучших домов острова; из Норвегии приводили и корабли, строили даже каботажные суда для рыболовства и для переезда на небольшие острова; оттуда же получали муку, полотно, тонкое сукно и ковры английской работы.

Пока бросали детей, которых не надеялись прокормить, нельзя было опасаться слишком большого населения и голода. Потому мы не можем разделять удивления древних немецких писателей, когда они говорят, что у языческих датчан, шведов, славян нет бедных. С тех пор как христианская вера запретила бросать детей, а в то же время духовенство неблагоразумно уменьшило способы пропитания, запретив употребление лошадиного мяса, нищие, как и везде, появились в Исландии. Старались помочь им отчасти милостыней, раздаваемой духовенством (четвертая доля церковной десятины всегда посвящалась бедным), отчасти вынужденным пособием, которое должны были оказывать члены семейства; в случае нужды помогала и целая община. Обыкновенное нищенство было запрещено; только за работу давали что-нибудь чужеземным нищим. Тому же началу, возникшему в славной империи Карла Великого, следовали и в исландской народной республике, с той только разницей, что гражданское правительство само собирало десятину бедных и раздавало ее по собственному усмотрению. Особливо нельзя забывать, что закон изгонял из Исландии чету, бедную уже при заключении брака, как скоро рождались у нее дети.

Первоначально для этой цели, но также и для некоторой крестьянской полиции, остров разделен был на небольшие округи, называемые хреппами. Каждый хрепп состоял из 20 соседних поселян, довольно зажиточных для уплаты путевых издержек на альтинг. Эти деятельные сочлены хреппа ставили себе старшину из пяти землевладельцев своей общины, или по выбору, или по жеребью; возлагали на него обязанность подвергать наказанию нарушителей спокойствия, требовать десятины в хреппе по клятвенным показаниям имущества и часть такого налога, принадлежавшую бедным, вместе с подаяниями в съестных припасах, раздавать нуждающимся, имевшим право на это пособие, т. е. ни нищим бродягам, ни таким бедным, которым могли и обязывались пособлять родные. Здоровый и способный к труду бедняк, таскавшийся полмесяца с одного ночлега на другой, на последнем помещении призывался в суд, с девятью соседями в качестве приглашенных, и по их показаниям подвергался опале. Если такие нищие приходили во время обеда и просили есть, хозяин мог ссудить их сапогами и платьем, но, под опасением изгнания, не смел давать им ни пищи, ни ночлега; в случае нужды с посторонней помощью он выгонял их, и, если они при том получали побои, за то не платилось никакой пени, лишь бы не осталось никаких знаков на теле От такого сурового обращения освобождался один несчастный, разряд людей. — родственники опального или изганника. Из его отобранного имущества часть принадлежала гарду или, если дело разбиралось на альтинге, четверти и назначалась для пособия семейству осужденного и другим семействам, подвергшимся той же участи. Обыкновенно следствием этого было, что такие лица получали право содержать себя собиранием милостыни в гарде или во всей четверти.

Но неспособный к работе прежде всего имел право на прокормление от своих родных. Так говорит закон: «Всякий должен кормить прежде всего свою мать, также, если станет сил, и отца, потом своих детей, после того сестер и братьев; если же дозволяют средства, всех отпущенных им на волю, также и тех, после кого получит наследство, или кто поручил ему свое имение с обязанностью кормить его». Из числа таких бродящий по миру, при достаточных средствах для пропитания, платил пеню. По недостаточности состояния, он должен был занять денег на содержание матери, также и отца, если этот беднее. В случае бедности обоих предпочтение отдается матери: сын должен был входить в долги для нее, и содержание отца переходило тогда к ближайшим родственникам, к которым сын и приводил его. Если чьи-нибудь сестры и братья имели нужду в содержании, то брат должен был кормить их своими трудами, также и тех, после кого достанется наследство; в противном случае подвергался пене. Даже и дальних родных, на наследство которых имел право, он обязан был кормить, при достаточных для того средствах: это возможно было для него, если имущество позволяло ему содержать жену и детей, вместе с бедными его гарда, для которых он издерживал по меньшей мере шесть аршин туземного сукна: великое доказательство дешевизны в Исландии. Если бедный не имел на острове никакой родни, то содержать ег обязывались все жители той четверти, где он пришел бедность.

Итак, если нищие бродяги не должны быть терт кроме сирот опальных, или изгнанных, менее 16 лет, содержание бедных возлагалось на их родню с некоторь достатком, безродным же беднякам

доставлял пособие: хрепп. Предписывалось, чтобы нищие целой четверти, присужденные на содержание отдельным лицам, содержались не хуже домашней прислуги и, кроме пищи и крова, получали также и платье.

Приложение II

Падение Исландской республики

(Отрывок из «Gescbicbte von Daenemark» Dablmann)

Если бы богатство было только средством для чувственных наслаждений, исландец избежал бы его соблазнов; но оно приносит могущество и служит различным удовлетворениям для самолюбия и тщеславия. Для богачей острова, сделавшихся такими благодаря наследственным поместьям и стадам и разбогатевшим еще больше через брачные союзы с богатыми наследницами, недостаточно было блестящих поездок на собрание во главе добровольно приставших к ним сочленов гарда, или четверти; лаской, покровительством или силой они собирали себе свиту, привязанную к ним присягой и долгом, и вовлекали остров в непрестанные междоусобия в то самое время, когда их отечество, Норвегия, в смертельном утомлении, положило конец длинному ряду подобных войн.

Во всей Исландии ни одно семейство не славилось такой знатностью и богатством, как семейство мудрого старца Сэмунда — в южной четверти острова, в Одди (в 1133 году), — которому обыкновенно приписывают собрание песен Эдды. Его сын, жрец Лопт, женат был на дочери короля Магнуса Босоногого, Торе. От этого брака родился Ион, а следовательно, был королевского происхождения, отличался знаниями и богатством; сын Иона носил имя его деда и назывался Сэмунд. Он послал своего сына, Павла, в Берген в 1216 году. Семейная гордость этого дома была, всем известна, и граждане Бергена поддразнивали Павла, что он приехал, видно, с надеждой сделаться их королем или, по крайней мере, ярлом, а потом покорить Исландию. Насмешкам не было конца, Павел в нетерпении уехал из Еергена в суровую зиму в Трондхейм к королю Инги, но при мысе Стаде погиб с шестью или семью кораблями. Отец его, подозревая жителей Бергена в убийстве сына, напал с 500 человек на бергенских купцов, беспечно стоявших в исландской пристани, Эйрарбарке, и отнял у них 300 кусков сукна, каждый во 100 аршин. Наконец, не зная границ самовольству, он овладел всем грузом двух кораблей, принадлежавших купцам из Гардангра. Такие же безумные в гневе, как и Сэмунд, эти норманны убили его брата, Орма, с сыном, вовсе невинных в делах отца, которого они еще осуждали за то. Зять Орма велел вытащить из церкви и убить одною норманна. Когда узнал о том норвежский ярл, Скулли, то решился послать вооруженный флот в Исландию. Это отсоветовал ему Снорри Стурлусон, проживавший тогда в Норвегии и, как скальд и знаток истории, находившийся в великом почете у ярла. Снорри (род. в 1178 году) был младшим сыном в одном большом семействе; еще ребенком отдали его на воспитание в чужой дом; от его умеренного наследства, бывшего в руках его матери, не осталось ровно ничего, между тем как его братья, Горд и Сигват, были сильными годи. Но это послужило к его счастью. Он вырос в Одди, под руководи ством ученого Иона. Из бедного состояния выручила ег блестящая женитьба, благодаря сватовству брата, годи Toрада на дочери одного священника, принесшей ему приданое на 4000 талеров на наши деньги — чрезвычайное богатство в то время. С этих пор его счастье делало быстрые успехи; корыстолюбивый, подобно своему предку, сильному годи Снорри, он накупил себе много дворов, в 1213 году выбран был в лагманы и потом занимал эту должность два или три раза.

Брат его, Сэмунд, был виновником опасных ссор с Норвегией, о которых упоминали мы выше. Снорри обратился к ярлу с льстивыми убеждениями: «Не силой, а почестями и подарками вы покорите исландцев; я и мои братья, после Сэмунда, более всех имеем значения у народа, толпа пойдет за нами». Такой хитрой уловкой он обратил опасность, грозившую его отечеству, в поток милостей, излившихся лично на него. В качестве норвежского дроста и подручника он вернулся с 15 алмазами на подаренном корабле, отблагодарил за то ярла похвальной одой и, как распространяли его враги, тайным обещанием хлопотать на острове в пользу Норвегии. В этом упрекали его гласно и тем менее убеждались его отрицаниями, когда вскоре потом сын Снорри, Ион, отправился в Норвегию в качестве заложника в верности отца, как полагали. Снорри владел тогда шестью большими дворами в западной и южной четверти, многие из них он укрепил; окрестные дворы привязал присягой и военной службой. Вопреки государственному устройству острова, он был годи в четырех различных гардах, кроме того, владел участками в разных годордах. Один раз взял присягу с целого гарда; другого годи признал только под условием, чтобы этот обещался служить под его знаменами.

Так государственное устройство не выдержало нападений богатства, и многие округи годи слились в область (riki) одного главного владельца. Неудивительно, что Снорри с 800 или 1000 человек являлся в поле и на альтинг; его враги собирали едва третью часть этого числа. Но кто же были эти враги? Большей частью также Стурлунги, следовательно, члены его семейства: в ссорах они тратили свои силы.

Снорри, уже начавший тот исторический труд, который доставил ему бессмертие, жил в споре и войне то со своими братьями, годи, то с зятьями, в промежутке с племянниками, даже один раз с сыном, диким Уракией; а всего лучше он натравлял их друг на друга, для своих выгод; но когда нужно было вверить судьбу свою военному счастью, упал духом и покинул свое прекрасное владение, Рейкьяхольт, где еще доныне сохраняется его баня из тесаных камней, куда провел он горячий ключ, протекавший поблизости. Его выгнали оттуда брат его, Сигват, и племянник, Стурла Последний только что вернулся с богомолья в Рим, наложенного на него, в виде покаяния, за злодейские поступки с епископом Скальхольтским.

Посетив на возвратном пути Норвегию, он надавал тамошнему королю, Хакону, самых лестных обещаний — покорить для него Исландию; только награда должна быть соразмерна труду; в обещаниях он походил на дядю. Король не заплатил ему однако ж вперед, как ярл Снорри Стурлусону. Это последний, избегая своих победоносных врагов, решился уехать в Норвегию со многими другими изгнанниками из его же семейства. Там он снова обратился ко двору ярла Скулли, который тогда был уже герцогом и жил с королем во вражде, становившейся день ото дня тяжелее. Снорри написал герцогу похвальную оду и предрекал ему счастье в войне с королем: последний запретил Снорри выезжать из Норвегии. Снорри однако ж не послушался и, обрадованный вестью о гибели его врагов в Исландии, воротился с родными на остров. Герцог сделал его ярлом. Рейкьяхольт был для него открыт, потому что Сигват и Стурла уже не существовали.