Походы викингов
Шрифт:
Курганы умерших нередко бывали любимым местом живых: вблизи покойников они предавались воспоминаниям, и особенно любили собираться для важных совещаний. О некоторых могилах в Исландии рассказывали, что они зеленели зимой и летом, по крайней мере не покрывались льдом. Относительно одной могилы это приписывали влиянию Фрейра, которому очень усердно служил покойник; говорили, что богу не угодно, чтобы холод разлучал его с другом.
Если кто-нибудь умирал в море, то, естественно, несмотря ни на что, должен быть похоронен. Труп гслали в ящик и предавали волнам; если где-нибудь пригоняло его к берегу, нашедшие погребали его в груде камней. Терпевшие кораблекрушение убирали к себе несколько денег, чтобы лучше быть принятыми морской богиней, Они могли и принаряжаться; об одном, который обыкновенно одевался долго, говорили, что он собирается в гости к Хель.
С введением христианской веры изменилось и погребение. Духовенство не могло терпеть ни сжигания, которое еще изредка случалось, ни зарывания умерших в курганах. Но повсеместное введение церковных похорон встретило затруднение. Еще Гулатингский закон восставал против погребения в курганах, в каменных и земляных грудах, и предписывал
502
Не духовенство ли распространило эту странную молву, чтобы переменить род погребения?
Во избежание церковных похорон и, вероятно, расходов, многие норвежцы оставляли тела непогребенными до тех пор, пока они не начнут портиться, — конечно, с той целью, чтобы под этим предлогом похоронить их по-своему. Для того Гулатингский закон постановил, чтобы никто не смел держать покойника в доме долее пяти дней, под пенею в три эйрира: кто даст ему испортиться, тот лишается имущества и подвергается церковной епитимье; в случае непокорности — изгоняется. Если кто с высокой горы или с острова не может принести покойника в надлежащее время в церковь, то ставит его в каком-нибудь боковом строении, до первой возможности, но не кладет на голую землю. Все усопшие должны хорониться в освященной земле при церкви; этой милости лишаются изменники, убийцы, воры, клятвопреступники и самоубийцы: их хоронят на том месте, до которого достигает прилив на берегу, где море касается зеленого дерна.
Обернув труп в сукно, клали его в ящик и относили на благословение священника. По общему обычаю средних веков, сама Церковь отводила места для могил; иногда гроба закладывались в стенах храмов. В переходное время случалось, что христиане тайно погребали своих домашних язычников, или полуязычников, в освященной земле, например, какая-то Хельга схоронила своего мужа, Буи, хотя крещеного, но еще не полного христианина, под южной стеной в церкви, в Эюсберге, в Исландии, и ничего не положила с ним из золота, а только одно оружие. Выше мы упоминали, что встречаются и урны, вложенные в церковные стены. Кому известна долгая война между Церковью и германским язычеством, еще и ныне не оконченная совсем, тот не удивится, что и в этих обрядах долго еще замечалось сердцебиение умирающей древности, иногда обнаруживавшей сильные признаки жизни. Понятно, что упрямые жители севера не тотчас расстались с тем способом погребения, посредством которого их прадеды получали блаженный покой. По их мнению, он был верный; новый еще требовал подтверждения. Еще ныне везде при похоронах живы древние обряды; не имея ничего общего с уставами Церкви, они ведут свое начало из времен язычества.
Приложение V
Северный Один явился в мир, еще до него существовавший. Ему покорились божественные силы ваны, кроткие существа, подобные Ньерду, Фрейру и Фрейе, оставшиеся от прежнего мира: все они присоединились к толпе детей Одина; но все грубое в прежнем мире и несогласное с новым порядком вещей Один разрушил, изгнал и обуздал; он создал новый мир из обломков прежнего, из которого выбрал себе супругу. Он победил исполина Имира; из тела убитого образовал, он землю, из крови — море, из костей — горы, из зубов — камни, из волос — леса, из черепа — свод небесный, в котором поставил звезды, неподвижные и движущиеся, для обозначения дней и годов. Мозг, брошенный в воздух, обратился в облака. Но по берегам этой новой, окруженной морем земли жили еще многие древние исполины, йотуны. Они взяли брови Имирз и построили из них стену, Мидгард, вокруг земли. Из ясеня и ольхи создали они первую чету людей, Аска и Эмблу, которых потомки будут населять пространство, окруженное стеной, в Мидгарде. Будущему поколению людей выстроен город, в котором приготовлены жилища для асов, и они охотно озаряли их своим присутствием; Один был здесь судией, строил алтари и храмы, воспламенял горнила кузниц — то был золотой век.
Посредине мира возвышается Асгард, где в вечной зелени, на самой высоте, восседают асы; оттуда смотрит Один на дела людей; он одинок, как солнце, и так же, как и оно, непогрешим. Оттуда выезжает он в битвы на восьми ногом. коне, Слейпнире. В Асгарде есть чертог, Вальхалла, куда являются к Одину отборные воины, валы, храбрейшие люди свободного звания, павшие на поле сражения от начала мира. В Вальхаллу ведут 540 ворог, в каждые входят за один раз 800 витязей, но не допускаются ни женщины, ни рабы.
Женщин принимает Фрейя, которой имя они носят, а девушек утешает девица Гевьон, отделившая ночью Зеландию от Скании и сделавшая осгровом эту землю. Умершие рабы вверены попечениям бога Тора, живущего в постоянных заботах. Трусы и все имевшие несчастье умереть на постели от старости, а не от меча, дрожат от постоянного холода в обители мрака, Нифльхейме, царстве морозной Хель.
В Вальхалле у богов павшие витязи, эйнхерии, продолжает прежние воинские упражнения; свободные от полевых забот, они берут оружие, сражаются и убивают друг друга; но в час обеда все получают исцеление и идут в залу, построенную из копий и устланную щитами, а скамьи в ней покрыты панцирями. Там, вместе с асами, пьют они пиво и лед, доставляемые всегда доящимися козами Вальхаллы, и едят вкусного вепря, который хотя каждый день подается нa стол, но никогда не
Но истинные свойства любви и кротости олицетворяются в Бальдре, сыне Одина и Фригг, который не имеет никакой должности, но выражает самого себя, доброго, согласно со своим именем. Когда все асы собираются для суда возле вяза Иггдрасиль, которого корни проходят по всему миру и ветви осеняют небо, тогда уста Бальдра произносят неизменные приговоры. Бальдр — чистейший из асов, но его убил слепой ас, Хед. Страшные сновидения предсказали Бальдру грозившую ему смерть, и тогда, по решению богов, нежная мать его, Фригг, путешествовала по всему свету и брала присягу со всех созданий: с огня, воды, железа и всех металлов, земли, камней и болезней, со всех зверей, змей и ядов, в том, что они не сделают никакого зла Бальдру. После этой присяги асы забавлялись однажды стрельбой в стоящего посреди них Бальдра и любовались, как стрелы отпрыгивают от него, не причиняя ему никакого вреда. Тогда Локи, заклятый враг асов, затеял злой умысел и, подслушав, что Фригг не взяла присяги с одного нежного растения, омелы, как самого ничтожного, достал это растение и отдал слепому, но сильному Хеду, чтобы и он также сделал честь Бальдру и выстрелил в него. Стрела, направленная Локи, убила Бальдра, и богами овладела такая скорбь, что они долго оставались в безмолвии и только после могли плакать. По просьбе Фригг смелый Хермод принял на себя посольство к Хель, чтобы она согласилась отпустить Бальдра из царства теней. Но тело Бальдра отнесено было для сожжения на его корабль и положено возле трупа жены его, Наины, умершей от горя. Тор освятил костер своим молотом, а Один положил на него золотое кольцо, Драупнир. Хель соглашалась отпустить Бальдра, если все твари будут оплакивать его. Асы послали гонцов по всему миру, чтобы все создания оплакивали Бальдра. Одна исполинка, Текк (коварство), отказалась плакать по нем, и потому он должен был остаться у Хель.
Дети коварного Локи: Хель, которой обитель — бедствие, а оружие — голод; змей Мидгарда, усмиренный Тором и обвившийся вокруг вселенной, и волк Фенрир, при обуздании которого Тюр лишился руки. Но все злое заключается в другом Локи, враждебном исполине, который живет на пределах мира, в Утгарде, и не смеет приблизиться к престолам асов.
Все, что началось, должно и кончиться. Три норны завешивают настоящим., прошедшим и. будущим, присутствуют при колыбели новорожденного и знают урочное время богов, потому что древнее племя исполинов не уничтожено, а только отражено, и целая толпа волшебных чудовищ, больших и малых, мужеского и женского пола, земных и преисподних, противопоставляет рунам богов свои руны и волшебства и уловляет людей в свои коварные сети. Едва погиб Бальдр, обнаруживший в богах человеческое, и уже появились люди, совсем не верующие в богов и полагающиеся только на свои силы. Одна вельва (вещательница) так поет из откровения норн: «Некогда настанет день, возвещенный кровопролитием, сверхъестественными отцеубийствами и жестоким холодом, день, когда падут горы, потухнут звезды, вяз богов, Иггдрасиль, вздохнет как человек, исполины и чудовища разорвут свои цепи. Опоясывающий землю змей изрыгнет пламя, волк поглотит солнце, месяц и Одина. Бог огня, Суртр, вместе с Локи, зажжет небо и землю. Боги и люди падут в битве: настанет Божья ночь, или Рагнарекк. Но мир не перестанет существовать, он не сделается добычей исполинов, потому что трупы их, убитых особливо Тором, лежат возле трупов богов и людей. Явится новая, плодоноснейшая земля, оживут добрый Бальдр и многие боги, и будут жить гораздо счастливее, нежели прежде, вместе с честными людьми, в Гимле. Но для соблазнителей, клятвопреступников и коварных убийц назначено жилищем ядовитое болото, Настронд, окруженное, вместо берегов, змеиными, изрыгающими яд головами».
«Такова, — говорит Гейер, — в кратком очерке религия Севера. В самобытной силе, глубине и значении она не уступает ни одной из систем, которые древность составила о начале и конце мира. На многие из них она походит, потому что эти системы вообще между собою сходны, но ни одна не отмечена такими резкими самобытными чертами. Зная восточную мифологию, никто не усомнится, что северная религия ведет свое начало с востока, но никто не станет отвергать, что выражаемое в ней поклонение природе совершенно согласно с тем, что заметил Тацит у древних германцев. Это поклонение, как и у них, в своем роде самобытно и заключает в себе воззрение на непрочность видимого мира. Отсюда та глубокая идея бессмертия, которую еще греки и римляне замечали у северных народов. Непокорность разрушаемости, даже при обожании невечной природы и тленных богов, составляет, без сомнения, самую отличительную черту северной теогонии; ею объясняется состояние свободы, в котором находились норманны даже в отношении к своим богам, хотя печальная ирония, скрытая в основании, везде проглядывает в этой религии».