Похоронный агент
Шрифт:
Дверь широко распахнулась, и на пороге предстали два пьяненьких матроса-молодца с негодующими лицами.
– Тебе что, по шее настучать? – сказал один из них, имея в виду Вадика. – Мы же тебе сказали, подожди за дверью пока.
Сосед мгновенно всё понял, отодвинул в сторону Вадика, схватил своими клешнями за шиворот одного матроса, затем другого и обоих пинками спустил с лестницы вниз и швырнул туда бескозырки, сорвав их с вешалки в прихожей. На шум в коридор вышла жена с размазанным макияжем на пьяном лице.
– Вы что себе позволяете, Степаныч! – промямлила Лиза и бросилась с кулаками на соседа. Степаныч, недолго думая, отвесил и ей одну оплеуху со словами:
– Заткнись,
– Не смейте обзывать мою супругу и бить её, грубиян!
Степаныч удивлённо посмотрел на Вадю, мощно сплюнул на пол и, повернувшись, стал подниматься дальше по лестничному пролёту со словами:
– Да пошли вы все на хрен с вашей любовью!
После этого случая Лиза перестала водить к себе случайных гостей ночью, опасаясь кулаков соседа, а засиживалась с ними в ночных клубах до закрытия или уезжала за город в какое-нибудь шале, чтобы основательно повеселиться.
Но Лиза, ведя такой разгульный образ жизни, никогда не забывала о бизнесе и всегда, при любых обстоятельствах, стремилась пополнить свои сбережения тем или иным способом. Обостренное чувство собственности у неё присутствовало всегда, а с ростом богатства только усиливалось.
Однажды Вадик вернулся домой после покупки свежих круассанов в соседнем кафе (так любимых Лизонькой) с фингалом под глазом.
– Это кто посмел так разукрасить моего домашнего зайчика? – неподдельно возмутилась она.
– Понимаешь, Лиза, я как обычно зашёл сейчас в это кафе, которое через дорогу, чтобы купить тебе круассанов к чаю, и помимо прочего попросил у бармена стакан минеральной воды – запить таблетки от живота, но он сказал, что у него минеральной воды нет. А у стойки бара в это время стояли два здоровых дядьки, пили алкоголь со льдом и один из них сунул мне свой стакан под нос и сказал насмешливо:
– Запей таблеточки моим ромом, деточка.
Я, конечно, оттолкнул его протянутую руку со стаканом, и нечаянно жидкость в нём немного выплеснулась здоровяку на рукав. Дядька обиделся и ткнул меня своим кулачищем прямо в лицо. Я отлетел от него к стенке, но твои круассанки не уронил. Вот они, в упаковочке, дорогая.
Лиза схватила коробочку, протянутую ей, и бросила на стол.
– Какие, к чёрту, круассанки, где эти гады, что обидели тебя? А ну пошли, покажешь мне их! – и, схватив мужа за руку, как ребёнка, потащила его к выходу.
Когда они зашли в кафе, Вадик испуганно оглядел зал и кивнул головой в сторону сидящих в углу за столиком четырёх парней. Двое из них были здоровенные битюги, а двое – помельче и помоложе. Они оживлённо о чём-то разговаривали, витиевато жестикулируя пальцами, и не обратили никакого внимания на вошедших.
– Вон тот рыжий, лохматый меня ударил, – сказал шёпотом Вадик жене, прикрывая своё лицо ладошкой от сидящих за столиком.
Лиза задвинула за свою спину мужа, широким шагом быстро подошла к сидящим и со всего размаху ударила носком сапога под крышку стола так, что вся еда и напитки подлетели вверх и опрокинулись им на одежду, забрызгав лица собеседников китайским соусом. Когда грохот разбившейся посуды стих, Лиза свистящим голоском спросила у продолжающих сидеть в оцепенении:
– Ну что, поглумились над моим убогим, «брателлы»?
После затянувшейся паузы, в течение которой «братки» за столом продолжали сидеть, стараясь не шевелиться и не вытирая обляпанные морды, пока рыжий не опознал оскорблённого им полчаса назад в стоящем рядом с Мясей хнурике, он извиняющемся голосом сказал:
– Простите нас, Елизавета Петровна, за невольно причинённую вам обиду, мы просто не знали, что это ваш человек. Впредь никогда
Елизавета постояла немного молча, медленно раскачиваясь с носков на пятки, вздохнула и, повернувшись всем крупным телом, двинулась к выходу. За ней засеменил Вадик, безуспешно пытаясь забежать вперёд то с левой стороны, то с правой, чтобы спрятаться за супругу от хулиганов.
– Эй! Дамочка, а кто мне за разбитую посуду и нанесённый урон заплатит? – крикнул ей вдогонку бармен у стойки.
– Да заткнись ты! Я тебе за всё заплачу! – заорал на него рыжий.
Дело в том, что рыжий с «братками» за столиком прислуживал охранниками в банде докеров и хорошо знали буйный и непредсказуемый характер Мяси, а среди теневиков она приобрела мощный авторитет и стала почти лидером разветвлённой сети по отмыванию денег и реализации краденого и нелегальных товаров. А находился рыжий в кафе по причине встречи с музыкантами на похоронах, так называемыми лабухами «жмуриков», договаривался о цене предстоящих похорон безвременно убиенного в городской междоусобице своего товарища. Он и сам раньше работал лабухом на ударных, но в бригаде «братков» предложили платить больше, и он перешёл к ним, не забывая при этом тянуть мзду с бывших музыкантов за каждого отпетого «жмурика», обещая им защиту и клиентов. И надо же, нарвался на саму Мясю. «Что теперь будет со мной? – в ужасе думал рыжий, зная её буйный характер. – Может запросто приказать своим «браткам», а они оттащат меня за город на свалку, прирежут, как свинью и бросят там на растерзание бездомными собаками без отпевания лабухами и предания тела земле».
Но Лиза сразу забыла о нём, выйдя из кафе, для неё этот инцидент был маленьким развлечением в скучной однообразной жизни. Несмотря на большие возможности и влияние на определённую часть жизни портовых причалов по перегрузкам корабельных товаров, она по-прежнему оставалась для города «женой антиквара», а ей хотелось признания общественностью её заслуг и славы успешного городского руководителя.
Лиза с «братками» каждую субботу ездила в загородную баню, где она парилась до одури. Двое банщиков стегали её берёзовыми и дубовыми вениками, пока Мяся не становилась красная, как рак, затем окатывали её холодной водой, чтобы пришла в себя для новых ощущений, и снова стегали. И так несколько раз подряд. Ни один мужчина не выдерживал такого темпа и жара, а Лиза только посмеивалась и требовала поддать ещё парку. Там она встречалась с чиновниками разного ранга и договаривалась о сделках разного плана, разной тематики, за которые приходилось давать нехилые «откаты» этим оболтусам. Это сильно раздражало Лизу, и всегда возникал немой вопрос: «За что?».
Семейная жизнь ей казалась скучной и была в тягость. После рождения ребёнка через девять месяцев после свадьбы Лиза некоторое время покормила дочку из своей вялой груди и перевела на искусственное вскармливание. За молочком для кормления младенца стал каждый день бегать в детскую молочную кухню Вадик, он же кормил, пеленал, мыл ребёнка, а Лиза полностью самоустранилась от его воспитания и вообще относилась к нему, как к чужому, будто случайно к ним попавшему. Зато Вадик в девочке души не чаял и практически не отходил от младенца, всё время проводил с ребёнком, нигде не работая, доверив управление своим ломбардом супруге. Девочка совершенно не была похожа ни на Лизу, ни тем более на Вадика, она походила больше на китаянку или монголку, напоминая внешностью главаря «братков». Однажды главарь сам посетил их жильё, которое они снимали после свадьбы, поздравил супругов с рождением ребёнка и подарил ордер на новую трёхкомнатную квартиру в центре города. А посмотрев на младенца, он ухмыльнулся и сказал: