Похождения Бамбоша
Шрифт:
У юноши это означало: «Я продолжаю борьбу и люблю вас».
А у Марии: «Держитесь и надейтесь! Я с вами».
И вот, почти через месяц после драмы, едва не лишившей девушку жизни, перед монументальной оградой особняка Березовых остановилась низкая карета барона господина Валь-Пюизо. Молодой барон неторопливо вылез из нее и велел доложить о себе их сиятельству.
Напрасно швейцар доказывал, что никого пускать не велено. Барон настаивал. Он достал визитную карточку с гербами и написал карандашом:
«Настоятельно прошу князя Березова уделить мне одну минуту по делу, не терпящему отлагательств».
Швейцар, с угрюмым видом человека, готового
— Их сиятельство ожидают господина барона.
Бледный, измученный, худой, с заострившимися чертами лица, князь Березов являл собою лишь тень того богатыря — косая сажень в плечах, — каким был раньше.
Усталым движением он протянул барону холодную влажную руку и молча указал на кресло.
Тот, изобразив на лице соответствующее случаю выражение сострадания и уверенный в том впечатлении, которое произведут его слова, безо всяких околичностей приступил к делу:
— Князь, вы извините мою настойчивость, когда узнаете, какие обстоятельства привели меня к вам.
Князь медленно поднял глаза, как бы говоря: «Меня не интересует ничего, что не касалось бы…»
Как будто читая мысли хозяина дома, де Валь-Пюизо продолжал:
— Речь идет о вашем сыне.
При этих словах князь так и подскочил от волнения.
— У вас есть новости о Жане?! У вас?! Но каким образом…
— Позвольте мне сказать вам два слова. Как вы знаете, постигшее вас несчастье вызвало широкий резонанс и возбудило глубочайшее сочувствие. Об этом писали все газеты… Некоторые из них печатали фотографии вашего малютки.
— Да, да, знаю.
— Я имел счастье дважды видеть прелестного карапуза в вашем доме… То есть я достаточно хорошо помню черты его личика для того, чтобы опознать.
Князь Михаил почувствовал, как дрожь охватила его с головы до ног. У него так стучали зубы, что он едва сумел вымолвить:
— Вы видели его!
— Да, видел! — воскликнул барон, заранее рассчитав, какую бурю эмоций вызовет его ответ.
Князь не в силах был больше сдерживаться. Забыв обо всяких церемониях, даже не расспросив толком собеседника, уверен ли тот в сказанном или стал жертвой ошибки, он как сумасшедший кинулся вон из комнаты и помчался на половину жены, крича:
— Жермена, Жермена, иди сюда! Наш ребенок! Скорей, скорей! Ты только послушай! Он видел ребенка! Ты понимаешь, он его видел!
— Кто?! Кто его видел? — Жермена едва не лишилась чувств, ей показалось, что муж потерял рассудок.
— Де Валь-Пюизо… Ну, ты его знаешь… Он сам пришел… Мария, хотя и слабая, была уже на ногах. Она поспешила на крики сестры и шурина.
Втроем они побежали через анфиладу комнат, двери хлопали у них за спиной, и влетели в курительную, где де Валь-Пюизо обдумывал приличествующую случаю манеру поведения.
При виде Марии этот мерзавец, отличавшийся чудовищной несдержанностью страстей, почувствовал сильный толчок в сердце. Его жертва стала еще прекраснее, чем в день покушения. На ее все еще бледном личике появилось выражение томности и грусти, и главарь шайки созерцал ее, стараясь скрыть восхищение, дабы не выказать охватившего его бешеного желания.
К тому же к его грубой страсти, тем более неудержимой, что зародилась она в день покушения, примешивался оттенок той извращенной чувственности, которая приносит
Перед его мысленным взором пронеслись картины — вот она умоляет его, вот, как львица, борется с ним… Он вспоминал, как разметались ее роскошные волосы, как в разорванном корсаже мелькнула обнажившаяся грудь… Казалось, он воочию видел, как она порозовела от стыда и возмущения, как по лилейным плечам разлилась краска, ощущал, испытывая чудовищный восторг, как пронзает ножом ее плоть, как кровь обагряет его руки… «О, я заполучу ее! Она нужна мне!» — думал он, трепеща всем телом. Губы его пересохли, лоб оросил обильный пот.
Девушка, заинтригованная, взволнованная, во все глаза глядела на него, глубокие чувства, которые она не могла и не пыталась скрыть, делали ее личико еще выразительнее.
Валь-Пюизо почтительно поклонился и, осаждаемый шквалом вопросов, срывавшихся с губ Жермены, приготовился на них отвечать.
— Вы видели его? Вы его узнали? — налетела на него несчастная мать. — Вы не ошиблись? Это действительно был он?
— Да, княгиня. Я совершенно убежден, это действительно он.
— О, месье, — вмешалась Мария. — Скажите же нам, каким образом… в каком месте…
— Это произошло вчера вечером, на бульваре Инкерман в Нёйи… [59] Еще не стемнело, я верхом проезжал этот бульвар, возвращаясь из Булонского леса…
— Продолжайте же. — Жермена жадно ловила каждое слово гостя.
— Какой-то ребенок высунулся из окна экипажа. Женский голос из глубины кареты позвал его: «Жан! Жан!», и ребенка отстранили от окна. Это имя вызвало у меня еще большее любопытство, я сразу же вспомнил о постигшем вас горе… Обо всех вас… И особенно о вас, мадемуазель, оказавшей мне честь вальсировать со мной за три недели до покушения. Все случается, даже самое невероятное, даже невозможное… Экипаж мчался быстрой рысью. Я приблизился к карете и, заглянув внутрь, увидел ребенка, сидевшего рядом с молодой женщиной, странным образом похожей на гувернантку вашего ангела. Она, помнится, не то немка, не то англичанка, словом, та особа, которая вывела Жана к гостям во время вашего последнего бала, когда он пожелал увидеть праздник.
59
Нёйи — северо-западное предместье Парижа, расположенное на правом берегу Сены и соседствующее с запада с городским районом Батиньоль.
— Фанни! Боже праведный, Фанни! — воскликнула Жермена.
— Я была права! — вскричала Мария. — Значит, она и есть сообщница убийцы!
— Да, ты все время это предполагала.
— Она покинула нас три недели тому назад, сбежала к нашим мучителям…
— В таком случае полагаю, что не ошибся.
— Но почему же, — живо вмешалась Жермена, — вы не поскакали следом за экипажем, не кричали, не звали на помощь, не требовали, чтобы этих людей арестовали?!
— Я собирался именно так и поступить, не сомневайтесь. Однако, несмотря на то что бульвар в этот момент был пуст, со мной приключился несчастный случай, помешавший исполнить мое намерение. Кучер, которого я немного обогнал, со всего маху огрел кнутом мою лошадь по крупу. От удара она закусила удила и понесла. Карета круто повернула, и, когда я наконец совладал со своим скакуном, проклятый экипаж уже пропал из виду. Вернее, я смутно видел его издалека и не уверен, что он направился в сторону Парижа.