Похождения одного матроса

Станюкович Константин Михайлович

— И что же?

— Мыслей много, а главного не имеется, господин Чайк… Все равно как бы полк есть, а полкового командира нет! — пояснил Абрамсон.

— Чего не имеется?

— И как же вы, Чайк, такой умный молодой человек, а не знаете? Или так только показываете вид, что не знаете, а?

— Право, не знаю.

— Оборотного капитала нет, вот чего… Будь у меня оборотный капитал…

Абрамсон на секунду остановился. Глаза его заблестели, и лицо просияло, точно у него уже был оборотный капитал.

— Будь, Чайк, у меня оборотный

капитал, так я такую ваксу пустил бы в продажу, что скоро нажил бы денег и первым делом послал бы Ривку в деревню, куда-нибудь на вольный воздух… А то здесь тает Ривка, как льдинка на солнце, Чайк!.. И так болит мое сердце за нее, так болит, что и не сказать! А ведь она у меня одна дочь… И какое доброе сердце у нее, если б вы знали, Чайк, — с необыкновенною нежностью проговорил старый еврей.

Чайкин по опыту знал, какое доброе сердце у молодой еврейки, и помнил, как она отнеслась к нему, когда он совсем «зеленый», как говорят в Америке о прибывших в первый раз в страну, очутился в Сан-Франциско.

«Совсем бы мог пропасть без нее!» — подумал Чайкин и спросил:

— А много надо вам оборотного капитала, Абрам Исакиевич?

— Много, господин Чайк, ежели по-настоящему дело пустить, рекламу сделать хорошую…

— Это что же значит?

— А значит, объявления в газеты сделать и пустить по улицам двух-трех человек, одеть их с ног до головы в картон, на котором бросались бы всем в глаза крупные буквы объявления о ваксе… И знаете ли, Чайк, какое я сделал бы объявление? — снова оживляясь, проговорил Абрамсон.

— Какое?

— Я уже давно его придумал, Чайк… Вот из этой головы! — горделиво прибавил Абрамсон и, выдержав паузу, сказал: «Вакса Абрамсона. Сама чистит!» Каково, Чайк? Обратите внимание: «Сама чистит!» Ловко?

— Да как же она может сама чистить? — наивно спросил Чайкин.

— Вот в этом-то и вся штука! — рассмеялся изобретатель ваксы, которая «сама чистит». — Уж если вы задали вопрос, — а вы, Чайк, умный человек, я в этом убедился, когда вы не подписывали условия и не соглашались менее чем за пятнадцать долларов поступить на судно, — так найдется немало дураков, которые подумают, что взаправду вакса выскочит из банки и начнет чистить сапоги, и купят банку… На это и рассчитано объявление!

И Абрамсон засмеялся самодовольным смехом человека, выдумавшего не совсем обыкновенную штуку.

— Небось нарасхват будут покупать мою ваксу… Только успевай мы приготовлять с Сарой… А Ривка тем временем поправлялась бы за городом… И недорого бы это стоило… Долларов за пятнадцать можно устроить где-нибудь на ферме. Она ест мало… Не объест!.. А оборотного капитала нет! — снова повторил Абрамсон.

И, словно бы упавши с облаков, куда вознесло его пылкое воображение, опять печально опустил голову.

— Так сколько вам нужно оборотного капитала? — спросил Чайкин.

— Полтораста долларов. С меньшим капиталом не стоит и начинать… А эти денежки не валяются на улице,

Чайк! И никто их не поверит, Чайк, такому нищему, как я… Каждый скажет: «Зачем ему давать деньги?.. Он зажилит эти деньги, а не сделает гешефта».

— Я вам дам полтораста долларов, Абрам Исакиевич! — сказал Чайкин.

Абрамсон, казалось, не понимал, что говорит Чайкин.

Изумленный, с широко открытыми глазами, глядел он на своего гостя. И изможденное, худое лицо старого еврея подергивалось судорогами, и губы нервно вздрагивали.

Наконец он прерывисто проговорил взволнованным голосом:

— И что вы такое сказали, господин Чайк?.. Повторите… прошу вас…

— Я сказал, что дам вам, Абрам Исакиевич, полтораста долларов…

— Вы! — воскликнул старый еврей, словно не доверяя словам Чайкина.

— То-то, я… Не сумлевайтесь… И, кроме того, вы возьмите еще пятнадцать долларов… Отправьте немедленно Ревекку Абрамовну на вольный воздух.

— О господи! — мог только проговорить старик и, сорвавшись с кресла, крепко пожимал Чайкину руку.

Ревекка все слышала за перегородкой, в кухне, где она готовила чай. Слышала и, взволнованная, тронутая, утирала слезы.

Когда она принесла чай и бутылку коньяку, отец радостно проговорил:

— Рива… Ривочка… господин Чайк… он спасает нас… дает сто пятьдесят долларов на дело и пятнадцать долларов…

— Я все слышала, папенька… Но только не надо брать… У Василия Егоровича, может быть, последние. Где ему больше иметь?.. А ему самому нужно! — говорила Ревекка, и ее большие красивые черные глаза благодарно и ласково смотрели на Чайкина.

Абрамсон испуганно и изумленно спросил:

— Разве вы последние хотите мне дать, Василий Егорович?

— Дал бы и последние, — вам нужнее, чем мне… Но только у меня не последние… У меня пятьсот долларов есть, Ревекка Абрамовна…

— Пятьсот?! — воскликнул Абрамсон, полный удивления, что матрос имеет такие деньги.

Была удивлена и Ревекка.

Тогда Чайкин, краснея, поспешил объяснить, что последнее время получал на «Диноре» двадцать пять долларов в месяц и что капитан Блэк дал ему награды четыреста долларов, и рассказал, как он к нему хорошо относился.

И Ревекка тотчас же поверила. Поверил и Абрамсон, несмотря на такую диковинную щедрость капитана и свой скептицизм, выработанный благодаря ремеслу и собственной неразборчивости в добывании средств.

Да и трудно было не поверить, глядя на открытое лицо Чайкина и слушая его голос, полный искренности.

— И вам, значит, повезло, Василий Егорович… И я рад очень… А что вы даете мне деньги, этого я вовек не забуду… Не забуду! Я мог думать, что вы ругаете Абрамсона… Тогда ведь я с вами худо хотел поступить, а вы за ало отплатили добром… И да поможет вам во всем господь! — с чувством проговорил старый еврей. — А капитал ваш я вам возвращу… Вакса пойдет… должна пойти! — прибавил Абрамсон и сразу повеселел…