Похождения одного матроса
Шрифт:
«Действительно, мне везет в Америке!» — подумал он, благодарно вспоминая капитана Блэка.
ГЛАВА III
После завтрака в одном из дешевых ресторанов на набережной, посещаемых преимущественно матросами с многочисленных кораблей на рейде и в гавани, Чайкин и Дунаев поджидали в первом часу дня на пристани земляков с «Проворного» и в то же время любовались входом на рейд русского корвета под адмиральским флагом.
Оба бывшие хорошие марсовые на военных судах, они не без
— Небось ловко стал наш конверт на якорь! — не без гордости воскликнул Дунаев.
— То-то, ловко! — с таким же чувством произнес и Чайкин.
Глазела на русский корвет и собравшаяся на пристани толпа, среди которой преобладали синие рубахи и сбитые на затылки шапки военных и купеческих матросов всевозможных национальностей.
И в этой толпе похваливали корвет.
Наши земляки слышали, как англичане, скупые на хвалу, одобряли выправку «Ильи Муромца», и им это было очень приятно.
— Небось теперь матросикам на «Проворном» легче станет жить! — заговорил Чайкин.
— По какой такой причине? — скептически спросил Дунаев.
— Вельботные вчера сказывали, что ждут нового начальника эскадры. Вот он и пришел.
— Ну так что ж? Что новый, что старый, все они, братец ты мой, одного шитья.
— Новый, слышно, добер и справедливый человек.
— Все они добры, только не к нашему брату! — сказал Дунаев, не забывший прошлого. — Положим, я рад, что так вышло: по крайней мере здесь человеком стал! — прибавил он.
— Должна вскорости перемена выйти насчет матроса от царя. Он крестьян освободил… теперь и о матросиках вспомнил.
— Какая такая перемена?
— А чтобы не драть больше людей…
— Не драть? Откуда ты это слышал, Чайкин?
— Лейтенант Погожин насчет этого обсказывал старшему офицеру тогда в саду… Я слышал, как он говорил: «Теперича шабаш вашему безобразию… От царя, мол, указ скоро такой выйдет… Матросу права будут дадены!» — уверенно говорил Чайкин.
— Дай-то бог! Давно пора…
— Господь умудрил, и пришла пора…
Прошел час, что наши приятели дожидались на пристани, а баркас с «Проворного» не шел.
— Видно, сегодня земляков не пустят на берег! — вымолвил Дунаев.
— Подождем еще… Может, и приедут.
— А вот и концырь наш… К адмиралу едет являться!
И Дунаев указал на высокого пожилого господина в форме, который садился в шлюпку.
— Он русский?
— Нет, из немцев…
— И по-русски не говорит?
— Говорит. Богат, сказывают…
— А вон и гичка с адмиральского корвета отвалила. Видно, сам адмирал на ней…
Щегольская адмиральская гичка скоро подошла к пристани. Вслед за ней пристал и консульский вельбот.
Из гички выскочил адмирал в статском платье и за ним его флаг-офицер. К ним присоединился консул.
Он предложил адмиралу свою роскошную коляску, но адмирал отказался
— С носом оставил концыря! — заметил Дунаев смеясь.
— А лицо у адмирала доброе! — промолвил Чайкин.
— Очень даже приветное! — подтвердил и Дунаев. — И гребцам отдал приказание, когда быть за ним, по-хорошему, не то что как другие… точно облаять хочет… Диковина! Вроде как был один командир у нас, редкостный командир… Ни разу не забижал… Недаром матросы его Голубем прозывали… Однако не было ему ходу по службе… В отставку вышел.
— Мне и Кирюшкин об одном таком сказывал…
— Кирюшкин? Иваныч? Пьяница?
— Он самый.
— Так мы с ним у самого этого Голубя на шкуне одно лето служили… Он, значит, про того же самого командира и говорил… Так Кирюшкин на «Проворном»… И цел еще… А я полагал, давно ему пропасть… Шибко запивал и до последней отчаянности…
— Он и теперь шибко пьет… с отчаянности… Но только добер сердцем… Меня пожалел тогда, как меня первый раз наказывали, просил унтерцеров, чтобы полегче… Его-то я и поджидаю… Хочется повидать его да поблагодарить…
— Добро-то помнишь?
— Как его не помнить!
— А редкий человек его помнит.
— Вот и баркас идет! — объявил Чайкин.
Баркас, полный людьми, показался из-за кормы корвета и медленно и тяжело подвигался на веслах к берегу.
— Закутят сегодня земляки! — усмехнулся Дунаев. — Давно я российских матросиков не видал! — прибавил он радостно.
Оба беглеца не спускали глаз с баркаса.
Баркас уже был недалеко.
— А вон и боцман наш! — проговорил Чайкин.
— Ишь галдят землячки… Рады, что до берега добрались!..
Действительно, с баркаса слышались шумные разговоры и веселые восклицания.
Баркас между тем пристал. Дунаев и Чайкин подошли поближе к пристани.
Молодой мичман, приехавший с матросами, выскочил из баркаса и проговорил:
— Смотри, ребята! к восьми часам будьте на пристани!..
— Будем, ваше благородие! — дружно отвечали матросы и стали выходить, весело озираясь по сторонам.
Чайкин видел, как впереди прошли боцманы, два унтер-офицера и подшкипер, как затем, разбившись по кучкам, проходили матросы, направляясь в салуны, и увидал, наконец, Кирюшкина, отставшего от других и озиравшего своими темными глазами толпу зевак, стоявшую на набережной у пристани.
— Он самый, Кирюшкин и есть! — весело проговорил Дунаев, узнавший старого сослуживца.
— Иваныч! — окликнул старого матроса Чайкин.
Кирюшкин повернул голову и сделал несколько шагов в ту сторону, откуда раздался голос.
И хоть Чайкин и Дунаев были в нескольких шагах от него, он их не признал.
— Иваныч! — повторил Чайкин, приближаясь к Кирюшкину.
— Вась… это ты?
Суровое испитое лицо старого матроса озарилось нежной, радостной улыбкой, и он порывисто протянул свою жилистую, шершавую и просмоленную руку.