Похождения рофессора Эпикура
Шрифт:
– А кому охота в такую духоту?!
– Кто спросил про духоту?
– поинтересовался Нарцисс.
– Ну, я спросил!
– Из темноты выступила фигура, одетая по всем правилам в резину до подбородка.
– Вот ты и проследи, чтобы не более двадцати одного!
– Есть проследить!
Фигура скрылась, и через минуту от костра послышались оживленные голоса:
– Комбинезоны могут снять только насилующие и только на время насилия! Желающих прошу записываться!
– Шило на мыло!
– вздохнул Вакси,
– Ну, теперь вы!
– Эпикур обратил свой взор к долговязому крестьянину.
– Имя, социальная принадлежность, вид измены?
– Да неповинен я! Грибы я в лесочке собирал!...
– Крестьянин рухнул на колени.
– А тут ента детина!
– Он указал на кусты, куда уволокли труп десантника.
– Пощадите, невиновен я!..
– "Если гражданское лицо утверждает, что оно невиновно, - прочел по справочнику Эпикур, - то дальнейший допрос такового лица нецелесообразен. Оное лицо следует подвергнуть особо изощренной пытке и примитивной казни".
Из темноты выскочил голый улыбающийся гливер. Комбинезон тащился за ним по земле.
– Не сознается, стерва!
– весело сообщил он.
– А чего-то знает! Когда приступили к насилию, не пикнула даже.
– Вероятно, опытная разведчица!
– не открывая глаз, вслух рассудил Нарцисс.
– Идите-идите, продолжайте! О результате доложите немедленно!
Вакси исчез за палаткой, откуда послышался треск мотоциклетного движка, фара неприятно замигала. И тут же он выскочил, волоча за собой толстый провод в металлической оплетке.
– Правильно, правильно! Все верно!.. Только смотри, чтобы мы без света не остались!
– предупредил Эпикур.
– Да я запасную динамку запустил, от трофейного мотоцикла, не беспокойтесь!
– Вакси перекосил свой черный беззубый рот.
– Он сейчас песни петь будет, - со вкусом объяснил он, подсоединяя клеммы к рукам и ногам крестьянина, - кто помог бы мне, а то он биться начнет!?
"Пытка током, - записал в своем журнале Эпикур.
– Назвать свое имя отказался!" - Ну, теперь вы, молодой человек! Что скажете в свое оправдание?
Краснолицый крепыш, плотно сдвинув чужие каблуки, по-военному дернувшись, отрапортовал:
– Крестьянин села Оли-Луки, зовут Крапин, отец - Урсул Крапин. К партиям не принадлежу. В лесу занимался мелким шпионажем в пользу пряных. Задержан десантом, - он кивнул на кусты.
– Оказал пассивное сопротивление.
– Это какое же пассивное?
– поинтересовалась Титания.
– Нос разбил... И по зубам тоже... Было... А что у него вся грудь прострелена, так это не я, это он на ветку сам наскочил, а под веткой гриб, а под грибом - мох, а подо мхом осколочная мина...
– По-моему, это очень важные данные, - лениво встрепенулся Нарцисс. Мне кажется, следует связаться с диссертантом. Гляньте,
Эпикур полистал, доставая один за другим, справочники Института.
– А, вот, пожалуйста: Симон Р. "Допрос в условиях джунглей, и семантика свободного поиска душевного слова в оперативных условиях". Только он уже защитился вчера, не повезло тебе, парень, с душевным словом.
– А как старался, старался, родимый!
– вздохнула Титания.
Она хотела еще что-то добавить, еще посочувственнее, но Вакси вытер пот и гаркнул на весь лес:
– Кончился!
– Почему?
– спросил, чуть приподнимаясь, Нарцисс.
– Каким образом?
– Сердце было слабое!
– объяснил Вакси, разминая затекшие пальцы. Так ничего и не сказал! "Пусти, больно, пусти, больно", будто я и сам не знаю, что ему больно... Еще крикнул, правда, в конце...
– Что крикнул?
– спросил Эпикур, и приготовился записать.
– А неразборчиво... Этак горлом. На первый звук гимна похоже!...
– Ну, что же, тут вина невелика, - рассудил Эпикур.
– Расстреляем!
– Меня?!
– удивился Вакси.
– Зачем тебя? Этого! Ты, кстати, по параграфу шестому слегка виновен! Вот и займись в назидание, пойди и расстреляй!
Вакси перестал мять пальцы и вполне удовлетворенный, подняв свою багровую клешню вверх, растопырил ее викторией.
– Радуешься?
– спросил Эпикур.
– Чему?
– Работе!
– объяснил со стеснительной улыбкой Вакси.
– Потому что любая приличная работа ведет к победе. В особенности, если это ратная работа. Военный, так скажем, труд.
– Верно!
– согласился Нарцисс, и защищая глаза от света прожектора, прикрыл лицо фуражкой.
– Параграф двенадцать "Наука доблести", - прошептал он уже из-под фуражки.
– "Ратный труд практически не наказуем, за исключением...
– и он уже совершенно неразборчиво, но все так же на память забормотал номера пунктов и подпунктов, положений, распоряжений и сносок, дополняя их свежими поправками и некоторой толикой нецензурных слов, что, впрочем, секретчику не возбранялось.
"Сильно, - подумал Эпикур, перед глазами которого раздваивались, расплывались и множились в темноте строки распахнутых справочников и инструкций.
– Действительно, кощунство - проводить допрос без секретчика... Правильно разбудили..."
– Расстрелять!
– сказал он устало и захлопнул громко какой-то из томов.
– Вот тебе и все душевное слово.
Кто-то из гливеров бросил в костер пригоршню мелкокалиберных патронов, и гильзы, до отказа забитые сырым порохом, стали с громким шипением рваться, разбрасывая во все стороны угли и немного разрушая идиллическую сырую темноту тропического леса.