Похождения Шипова, или Старинный водевиль
Шрифт:
И вот они завернули в первый же трактир, спросили себе водки, кислых щей, вареного судака. Разлили, чокнулись.
– Ну, с богом.
– С богом, с богом, Амадеюшка. Ля фуршет полный. Теперь завтра пораньше и забеги к нему, компрене...
Постепенно все входило в свою колею, налаживалось. Этот Гирос волшебный мужик, думал, хмелея, Шипов.
Так это он все прикидывался, так все в дурачка играл, зубы белые показывал, а вот тебе и зубы, гляди-ка!
К полночи они совсем порастряслись. Денег не оставалось. Нос у господина Гироса удлинился, налился, еще сильнее полиловел, и Шипову казалось время от времени, что компаньон придерживает
Проснулись они поутру на полу в комнате Гироса. Спали в обнимку прямо на досках.
– Ну, Мишель, - захохотал Гирос, - удружил ты! Все косточки болят... А я привык в постельке, в постельке, черт возьми, спать, в постельке!
Он выбежал куда-то, вернулся снова, утирая с губ молоко.
– Ох, ну, теперь, кажется, можно жить, и дворняга от молочка не отказывается...
– Откуда ж молоко, мон шер?
– спросил Шипов.
– Это, видишь ли, хозяйка, старуха несчастная, выдает мне кружку молока на день - и ни капли больше. Стерва!
– Вот бы ты мне полкружечки и принес бы, тре жо-ли... Ну?
– Да было-то всего полкружки, - сказал Гирос. Шипов посмотрел в его улыбающееся лицо, в черные большие, добрые глаза, в которых вдруг промелькнул маленький огонек недоумения, и отворотился, махнув рукой.
– Ну, Мишель, - засмеялся Гирос, - побойся бога. Или ты поверил? Я дую черт знает что, а он верит! Да какое же это, к черту, молоко, когда вода! Вода, брат, вода. Ну, хочешь, налью тебе воды?
Он говорил так уверенно, с такой страстью и даже отчаянием, что Шипову стало стыдно, и он поверил, и захотелось воды, простой холодной воды - унять пожар души и тела.
Гирос тем временем сел на стул и уставился в окно. Раннее утро играло на его лице, но глаза компаньона были печальны и тусклы, а губы горько изогнулись. Большой лиловый нос тянулся книзу, а нечесаные блестящие черные волосы свисали на лоб. Как будто и не он хохотал минуту назад, такая скорбь была во всем его облике.
– Пора собираться, - сказал Шипов.
– Пора в гости к их сиятельству.
Гирос встрепенулся, вскочил, откинул волосы со лба. Лицо его снова играло, сочные губы, словно маленькие красные змейки, удерживали готовую вырваться улыбку, в глазах разгорался огонек.
– Пошла легавая по следу!.. Нет, что ни говори, Мишель, а я тонко с ним обошелся! А уж сегодня ему несдобровать. Сегодня я вытяну из него душу. Ты, кстати, можешь быть спокоен. За меня ты можешь быть спокоен. Ты убедился, что я м о г у...
"Сейчас спросит про меня, - съежился Шипов.
– Как я в нумерные попал..."
Но Гирос и на этот раз ни о чем не спросил.
Приведя себя в порядок, они отправились к гостинице "Шевалье", где приговоренный граф ждал с нетерпением своего нового знакомца.
Любо-дорого было смотреть, как они шли по Большой Дмитровской, два наших следопыта. Один - высокий, черноволосый, в черном пальто, из-под которого показывались узкие, по новой моде, серые панталоны, в клетчатом картузе; другой - пониже ростом, в гороховом пальто и в черном котелке. Возле дома Пуаре они приостановились, потоптались у подъезда, поговорили о чем-то и пошли к Газетному переулку.
Гостиница "Шевалье" встретила их шумом, криками, конским ржанием. У крыльца стояло несколько возков, саней, из которых
Девицы тотчас заметили, что они произвели впечатление, стали пуще распоряжаться, звонче кричать, да ко всему еще и смеяться. Они, конечно, смеялись не над Шиповым, ибо он выглядел в их глазах довольно симпатичным со своими соломенными бакенбардами и зелеными глазами, а смеялись они просто от молодости и потому, что увидели в этих зеленых глазах восторг и это им было приятно.
Когда же Шипов опомнился, Гироса рядом не было. Видимо, компаньон уже пил с графом утренний кофей. Тут Михаил Иванович несколько заметался, сконфузился: надо было либо уходить прочь и, как уж повелось, все предоставить находчивому Гиросу, либо наниматься в нумерные, как было обговорено. Но судьба распорядилась по-своему. Дело в том, что одна из горничных, а именно смуглая, черноглазая и красногубая, все чаще и чаще взглядывала на остолбеневшего Шилова и вдруг крикнула другой, той, что посветлее:
– А барин-то на тебя ведь глядит!
– Уж и на меня!
– откликнулась светленькая.
– На тебя, на тебя...
– А барин-то душенька!
– Московский, - засмеялась светленькая.
– А ты у них спроси: может, они потеряли чего?
"Ах, холеры!
– изумился Шипов.
– Никакой скромности. Бойкие, уточки".
– Вы чего ищете-то?
– спросила черненькая.
– Высматриваете чего?
– Бонжур, - сказал Шипов и приподнял котелок.
– Больно ты бойкая. А не боишься, как я тебя вечерком встречу, а? А ведь у нас с тобой может вполне тре жоли получиться... Не боишься?
– Ой, - вскрикнула светленькая и залилась смехом.
– Ну и Москва!
А у черненькой даже сквозь смуглоту пробился румянец.
– Вы бы вон баульчик поднесли, что ли, - сказала она, смеясь.
Шипов тут же очутился рядом, словно перелетел по воздуху.
– А что нам за это?
– Да несите уж, - сказала светленькая.
Он мигнул ей и так легко помчался с тяжелым баулом на плече по лестнице, по ковру, на второй этаж. Там кто-то велел свалить баул в общую кучу вещей, громоздившихся перед дверью в нумер, и Михаил Иванович, сгорая от нетерпения, заторопился вниз. Занятый мыслями о черненькой красотке, он и не заметил, как из-за колонны высунулось чье-то круглое внимательное лицо.
Вещей в санях оставалось совсем немного. I - А что нам за это будет? снова спросил Шипов.
– А вот еще сундучок снесите, - засмеялась черненькая.
– Аи устали?
– Видать, воронежские, - сказал Шипов, тяжело дыша, - больно на язычок востры.
– А сам подумал: "Ну куды Матрене до этой-то!"
– Воронежские, воронежские, - сказала светленькая, - а может, тверские...
Он уже не бежал вверх по лестнице - сундучок давил на плечи. Наконец он добрался до дверей нумера и опустил свою ношу. И вот когда, взъерошенный и взопревший, возвращался он назад, из-за колонны высунулось недоброе и насмешливое лицо частного пристава Шлях-тина.