Похождения Шипова, или Старинный водевиль
Шрифт:
Она раскраснелась чрезвычайно и опустила голову. Это Шилову очень понравилось. Все-таки благородная дама, вдова, белые ручки. Эх, куды Матрене-то...
– Ну, ну, отчего же-с?
Свечи разгорелись ярче. Под лестницей храпела Настасья. Дася мельком взглядывала на Михаила Ивановича, но тотчас отводила взор. Он сидел перед ней в мышином сюртуке и, едва шевеля пальцами в соломенных бакенбардах, прожигал ее насквозь.
– А для чего вы в комнату ко мне рвались? Ха-ха...
– Да рази я посмею? Хе-хе...
– Так уж и не рвались?
– Да рази я...
– Нет, нет, я положительно
Она и закричать может. И укусит, поди. И вдруг он
увидел, как его рука начала вытягиваться, вытягиваться, и вытянулась, подобно змее, и поползла по столу, огибая самовар, чашки, сахарницу, гору ватрушек, к ней, к ее белому локотку, ухватила, сжала всеми пальцами (ах, ты мышка!), потянула за собой ее белую руку, упирающуюся, слабеющую...
И тут уже знакомые электрические разряды вспыхнули, легкое потрескивание пронеслось по гостиной, голубые искры озарили все вокруг.
– У вас глаза, как у беса, - засмеялась она и запрокинула голову, выставляя белую шейку. И тотчас его рука, минуя все препятствия, поползла, поползла, и прикоснулась к этой шейке, и придавила ее слегка...
– Лямур?
– поинтересовался он.
– Вот вы и по-французски говорите, - вздохнула она, ртхлебывая чай, а меня маменька хотела учить, все хотела, хотела, да померла.
– Когда я жил в доме князя Долгорукова...
– Как же вы так одиноки? У вас и имение, и французский знаете...
"А этот-то, наш, неужто и в самом деле с графом кофей пьет? Неужто в графской карете воротится?.."
– Да и в Туле вам можно подходящую партию сыскать, - продолжала Дася почти шепотом.
– Хотите?.. Хотите?.. Хотите?..
– И все это зашелестело, зашуршало, ударилось о стены, отлетело, поплыло: "Хотите?.. Хотите?.. Хотите?.." - Зачем это мужчины к одиноким женщинам в комнаты рвутся, а? Как вы думаете?..
– Зачем? Зачем?
– будто бы не понял Шипов.
– Куда они? Зачем?
– А может, вы и не рвались в дверь?
– еще тише спросила она.
– Рвался, сударыня, - сказал он едва слышно.
– Не велите казнить...
– А дверь-то не закрыта, - засмеялась она.
– Или вы к Настасье рвались?..
"Подхожу, руки, шерше ля фам, за спину, целую в губки: Дасичка, голубушка, те-те-те-те-те... Чего сказать? Да ты постой да погоди, Дася, Дарья Сергеевна! Али я одиночества вашего не вижу?.. Да поди ж сюда... У меня вон забот сколько, но я, бон суар, всегда... У меня на шее вон подполковник Шеншин сидит, совсем антре..."
– Когда же ваш Амадей вернется?
– - вдруг голосом Шеншина спросила Дася.
– Ваше высокоблагородие,-- сказал Шипов потерянно, - не велите наказывать.
Она засмеялась сильнее прежнего, сильнее прежнем запрокинув головку, смеялась и никак не могла успокоиться.
Тут он вскочил, и просеменил вокруг стола, и вот уже стоял возле нее, вдыхая аромат пудры, духов и раскаленной ее души, прикоснулся ладонями к ее плечам, она забилась сильнее, слезы брызнули из глаз, ровно сок спелого яблока, а смех все не унимался...
"Настасью бы не разбудить!" - подумал он и обхватил ее, и тотчас две белые
– Вот так Дася! Забавница... Куды Матрене-то! Огонь не тот..."
– Чашку не разбейте, мужлан, - простонала она из-под его бакенбард и снова засмеялась, но рук своих не отвела.
Не выпуская добычи, вместе с нею Шипов взлетел к потолку, потом медленно опустился и полетел по комнате, то взмывая снова, то снижаясь к самому столу, к пламени свечи, обжигаясь, среди электрических разрядов и голубого сияния, касающегося их щек, рук, волос; рушилась гора ватрушек; гулко гудел пустой самовар; звенели чашки...
– Ах, - выдохнула она, отлипая, отталкивая его, - мужик, чудовище, да разве так можно?
– И замурлыкала: - Уже ночь на дворе, да? А?.. Не боитесь, что я кричать начну? Нет?..
– Да нет же, нет!
– крикнул Шипов, сгорая.
– Теперь тре жоли?.. Ли-ли?.. Лю-лво?.. Ля-ля?..
– И успел подумать: "Подождешь, ваше высокоблагородие!"
– Ах, не надо, убирайтесь!.. Какой вы, в самом деле...
– Ле-ле-ле... А шейка на что-с?
– Вы меня любите, безумец?
– Те-те-те...
Вдруг плечи ее затряслись, показались слезы, она прорыдала из-под скомканного платочка.
– А он-то, он... Вам не жалко его? Не жалко?
– Ко-ко-ко! А губки на чтр-с?
Он отскочил от нее и залюбовался, как она, благород. ная, простирает к нему руки - зовет. И тут свеча замигала, заполошилась, понеслась вон, и она - за свечою, и Шипов помчался следом, стараясь не отставать, туда, к ее таинственной спальне... И когда она, влетев в распахнутую дверь, остановилась там, озаренная пламенем, и поманила его, смеясь и плача... появился Амадей Гирос, вернувшийся из Ясной Поляны.
Дверь спальни тотчас захлопнулась. Наступила тишина.
– А я на двор собрался, Амадеюшка, - объяснил Шипов, подпрыгивая на месте.
– Час-то поздний.
РАССКАЗ АМАДЕЯ ГИРОСА
...Как я ехал, Мишель, неинтересно. Ну, ехал и ехал. Приезжаю. Белый дом с колоннами. Четыре этажа. Дворец. Граф сам выходит. Поцеловались. За ним - лакеи, за ними в самой глубине - студенты. Хмурятся. Я им кланяюсь: здравствуйте, госиода. А граф торопит: идем, идем... Ну, идем по коридору. Длинный коридор, от него какие-то коридорчики расходятся, другие, третьи... Полно студентов. И они, заметь, не ходят, а почти все стоят у разных дверей, будто что охраняют. "Гнездышко!" - думаю. Идем дальше. Граф идет быстро, я не отстаю и обеими ноздрями втягиваю воздух, вот так... Пахнет, братец ты мой, отлично: говядиной вареной, рыбкой, грибками и еще чем-то, а чем - не могу разобрать. А ведь должен, должен разобрать, черт! Понимаю, что чем-то несъедобным, но очень знакомым... Да чем же? А может, не думать об этом? Мало ли чем пахнуть может... А не могу, принюхиваюсь: что-то вроде машинного масла или краски какой-то... Зачем ему тут машинное масло? Чего ему смазывать? Это меня мучает, понять ничего не могу. Голод, брат, не тетка. И тут входим в столовую. Представь себе вот такой стол... нет, больше, больше... И весь уставлен. "Ну, - думаю, - держись, секретный агент, черт, сейчас попробуем, чем граф потчует!"